Наконец трапеза завершилась. После молитвы собравшиеся, отягощенные немудреной, но обильной пищей, стали, охая и толкаясь, пробираться к выходу. Оказавшись за дверями трапезной – вне досягаемости архиерейского слуха – отец Тарутин с тихим восторгом сказал иеромонаху Игнатию:
– Удивительный Владыка! Ведет себя не как архиерей, а как просто другой священник – по-братски!
– Угу, – голосом, лишенным всякого эмоционального оттенка, ответил ему иеромонах.
– Удивительно! С Евграфом просто не сравнить!
– Угу, – так же тихо ответил отец Игнатий. Заметив, что поблизости появился благочинный, Тарутин оборвал разговор.
– Архиерея обсуждаем, отцы? – иронично спросил Васильев священников.
– Как же можно! Князя Церкви, преемника апостолов!.. – негромко и еще более иронично ответил отец Игнатий. Васильев ехидно улыбнулся и пошел к своему микроавтобусу. А отец Игнатий, перекрестившись на храм, повернулся и пошел к своему дому. «По-братски себя ведет… Пока! – мысленно рассуждал он. – А впрочем… Как Бог даст!»
– Отец Игнатий! – от церковной ограды его окликнул его старый знакомый, Ярослав Андрейко. – Ты куда путь держишь?
Иеромонах остановился, обернувшись всем корпусом.
– Домой, куда ж еще?
– Слушай, извини, конечно… Не возьмешь в компанию? – спросил отец Ярослав.
– Пошли, – ответил Игнатий. Он знал, что это, скорее всего, надолго. Очень возможно, что отец Ярослав будет сидеть у него до позднего вечера, а поздно вечером, сославшись на то, что маршрутки уже не ходят, останется до утра.
Принимать кого бы то ни было на своей съемной квартире, где более половины его немногочисленных вещей уже который год лежали в картонных коробках, отцу Игнатию не хотелось. Даже своего старого и доброго друга, Ярослава Андрейко. Последний тоже понимал, что, напрашиваясь в гости, он поступает не слишком деликатно, ибо он был в курсе того, как живет настоятель кафедрального храма. Но оба они знали, что у отца Ярослава для этой просьбы были основания – настолько болезненные, что отец Игнатий едва ли решился бы ему отказать…
«Ну, теперь опять до поздней ночи! – с грустью подумал отец Игнатий. – А ведь затянулось это дело у них, а сколько веревочке не виться – конец будет… Кстати, и посмотрим, как “по-братски” архиерей с этим разберется…»
Архиерей, разумеется, обо всем этом не знал. В сопровождении благочинного он в этот момент осматривал свою квартиру, находящуюся в доме напротив церкви. Дом этот, построенный в первой половине 1990-х годов, считался «элитным». Элитарность проявлялась в нелепой планировке: в двухэтажном доме каждая квартира была также в два уровня, но при этом на каждом этаже находилось по две комнаты. Впрочем, если обычных домохозяек, сполна насладившихся беготней с пылесосом по лестнице, это раздражало, то Евсевию, напротив, такая схема понравилась.
– На первом этаже матушки пусть размещаются с Георгием, – сказал он, удовлетворенно обводя взглядом свои новые покои. – Ну, а на втором этаже я расположусь.
Осмотрев свою спальню (где, кроме кровати и пустого шкафа, ничего не было) Евсевий благословил и отпустил восвояси отца Василия. А сам, подойдя к окну, погрузился в мысли о предмете, который его все более занимал: о новом кафедральном соборе. Было очевидно, что нормально служить, тем более архиерейским чином, в нынешней крохотной церквушке нельзя. Да, понятно, почему его сюда направили! Он действительно очень любил строить, сам процесс планирования новых объектов и последующего их возведения всегда доставлял Евсевию огромное удовольствие. Это было подлинное творчество, создание чего-то нового – чего-то, что послужит на пользу Церкви и явится видимым всем воплощением его трудов.
Будучи наместником монастыря, он не только отреставрировал возвращенные властями полуразрушенные храмы и келейные корпуса, но и возвел ряд новых построек. В основном это были хозяйственные строения: коровники, пекарни и прочее в этом же роде, причем уровню их автоматизации могли позавидовать окрестные фермерские хозяйства и колхозы. Но то был лишь монастырь. Здесь же в его распоряжении была целая епархия! Совсем другой уровень, совсем другие возможности. Тут нет ни кафедрального собора, ни монастыря! Ни одного – и это на такую огромную епархию!
Но скоро, с Божией помощью, он это изменит! И он был уже уверен, что кафедральный собор, который подымет свои купола в мангазейское небо, будет не просто собором, а одним из самых красивых и больших в России. Еще и речи не было про выделение места под храм и тем более не было проекта. Но он уже не сомневался, что будущий собор должен стать именно таким – красивым и особенно величественным. Таким он представлялся его мысленному взору, и этот образ, до того момента бывший очень смутным, теперь ярко и в целом ясно вырисовывался в его уме. Так невидимый глазу ничтожно малый зародыш, появившийся в момент зачатия в материнском теле, в своих генах несет всю информацию о строении того человека, которым ему предстоит стать.