Иван Погонин
Превышение полномочий
© Погонин И., 2018
© Оформление. ООО ""Издательство ""Эксмо"", 2018"
16 ноября 1934 года в одном из ресторанчиков в 15-м округе Парижа собралась небольшая компания. Отмечали юбилей – сидевший во главе стола мужчина праздновал семидесятилетие. Говорили на русском. Часа через два после начала банкета компания, как это обычно и бывает, распалась на отдельные группки, которые не обращали друг на друга никакого внимания. К оставшемуся в одиночестве юбиляру, задумчиво ковырявшему вилкой в тарелке, подсела женщина лет тридцати.
– Выпьем, Мечислав Николаевич? – предложила она новорожденному.
Тот молча наполнил бокал дамы красным вином, себе плеснул несколько капель коньяку. Выпили.
– Что же это вы загрустили? – спросила женщина.
– Загрустил. А чему радоваться-то, Нина Николаевна? В моем возрасте юбилеи ничего, кроме тоски и грусти, не вызывают.
– Ну, не грустите. Коль вы станете грустить, так и я начну. Вы ведь этого не хотите?
– Нет, конечно, – взбодрился юбиляр. – Прошу прощения, мадам.
– А чтобы не грустить, вспомните что-нибудь веселенькое, вспомните и мне расскажите.
– Веселенькое?
– Ну да. Или не веселенькое, но интересное. Ведь на вашей прежней службе интересного было предостаточно. Кстати, помнится, лет пять тому вы мне обещали рассказать про вашу службу. Обещали, но так до сих пор ничего и не рассказали.
– Я? Обещал? Не припомню-с.
– Мечислав Николаевич! – Женщина погрозила Кунцевичу пальчиком. – Ух, Мечислав Николаевич! Все вы прекрасно помните.
Старик опустил голову и уставился в пол. Постепенно шум компании становился все тише и тише, а потом исчез вовсе. Кунцевич поднял голову и увидел, что сидит не в парижском ресторане, а в петербургском трактире, что ему не семьдесят, а только двадцать пять, но он все равно грустит…
Часть первая
Глава 1
Вольнонаемный писец Экспедиции заготовления государственных бумаг [1] Кунцевич сидел на чистой половине второразрядного трактира на набережной Фонтанки, пил третью кружку пива, хмелел и грустил.
«Лето, все порядочные люди на дачи уехали. Теперь небось коньяк пьют и осетриной закусывают. А вечером танцы устроят или спектакль любительский. Или просто чаевничать станут на балконе под трель соловья. А я? Вот сейчас пиво допью, и придется на жару выползать. Завтра воскресенье, а из-за безденежья податься некуда. Или дома целый день сиднем сидеть, или по улицам без цели шляться. Черт бы все это побрал!»
– Кунцевич! Мечислав! Сколько лет, сколько зим!
Громкое приветствие сопровождалось сильным хлопком по плечу, от которого Кунцевич чуть не подавился пивом.
Мечислав оглянулся. Рядом с ним стоял высокий молодой человек, в котором он с трудом узнал Митю Быкова – сына мелочного лавочника с Надеждинской. Семья Кунцевича раньше квартировала в доме 20 по этой улице и имела у Митиного отца небольшой кредит. Кунцевич и Быков в детстве приятельствовали, но фамильярное обращение купеческого сынка все равно потомственного дворянина несколько покоробило.
– Митя? Здравствуй.
– Чтой-то ты брат не весел? Или не рад нашей встрече? Да и выглядишь, честно сказать, плохо. Бледен, худ, одни усы остались!
– Ну отчего же, я рад… весьма рад. А веселиться мне, Митя, нет никакой причины…
– Я сейчас подойду! – крикнул Быков компании мужчин, направлявшихся в отдельный кабинет трактира, и вновь повернулся к Кунцевичу:
– Так почему у тебя нет никакой причины веселиться?
Хмельного писца потянуло на откровенность:
– Да потому что, Митя, жалованье у меня всего тридцать рублей. А на эти деньги есть, и пить надо, и за квартиру заплатить, и за самовар. А у меня еще и сестра младшая на содержании. В общем, не до веселья. Да и служба моя мне не нравится. Я здесь рядом, в Экспедиции служу, в бухгалтерии. Дебет-кредит, сальдо-баланс, одни сплошные цифры, с утра до вечера, с утра до вечера, хоть волком вой. А не уйдешь никуда, поди, найди сейчас хорошее место! Да и сестра…
– Ну, по поводу службы я тебе, пожалуй, что и помогу. Тебе двадцать пять уже исполнилось?
– В ноябре будет.
– В ноябре? Плоховато конечно, но я думаю, на это глаза закроют. Давай, брат, к нам в сыскное. У нас как раз вакансия открылась – сразу двоих надзирателей в арестантские роты отправили.
– В сыскное? В полицию? Спасибо, конечно, Митя, но…
– Что но?
– Я как-то не очень себя представляю в полицейском мундире.
– Так ты мундир и не будешь носить. Мы, брат, мундиров не носим. Видел, с кем я в трактир пришел? Все мои сослуживцы, и все без мундиров. Мы скрытно работаем, никто не должен знать до поры до времени, что мы из сыскной. А ты говоришь мундир! Смотри: жалованье – пятьдесят целковых в месяц, еще и на сыскные расходы денег дают. А иной раз и от обывателей наградные перепадают. Мы как раз по этому поводу здесь и собрались – Денисову градоначальник разрешил сто рублей принять от одного купца, за отыскание уворованного имущества, вот Денисов и угощает.