Кунцевич перебил старшего товарища:
– А почему ты думаешь, что это непременно Евлампий убил? Ну поругался он с барыней, ну заходил сегодня во двор, дальше что? Может, как его дворник прогнал, так он больше туда и не возвращался?
– Мечислав Николаевич! Вы, прежде чем спрашивать, до конца дослушайте. Вы думаете, стал бы я вам об успешном розыске докладывать и водку в эту честь пить, если бы не было бы у нас против Евлашки чего существенного, а? Плохо тогда вы меня знаете. Прежде всего следы. У него на ноге правый носок – весь в крови. Сапоги-то он от крови отмыл, а вот носок нет. На носок внимания не обратил и то, что он в крови вымазан, не увидел. Зато я увидал. Сразу, как только зашли мы к нему в комнату, я этот носок и узрел. Далее. Сундук у него под кроватью стоит, в котором хранит он свое имущество. На замок, гад, закрывал! А ключик на веревке на шее таскал, вместе с крестом. Снял я аккуратненько этот ключик, открыл замочек, порылся в Евлашкином барахле и нашел! Полдюжины серебряных ложек и серебряную же солонку. Откуда они, спрашивается, там?
– Так эти вещи у генерала были похищены?
– Конечно! Генерал, правда, эти ложки и солонку за свои не признал – он на столовую посуду никакого внимания не обращает, но рассказал, что супруга-покойница как раз на пропажу столового серебра ему и жаловалась, и лакея Евлампия Чистова в этом подозревала. Теперь ждем генералову кухарку. Хозяин ее в отпуск отпустил, у них сегодня в селе престольный праздник. Завтра должна возвратиться, а как воротится – мы ей ложки и предъявим, и если она их опознает, в чем лично я не сомневаюсь, то уж не отвертеться Евлампию от каторги. Так-то.
Быков налил третью и тут же выпил.
Кухарка опознала ложки, и, несмотря на то, что проспавшийся Чистов виновным себя не признавал, следователь заключил его под стражу. Впрочем, судьба Евлампия мало беспокоила Кунцевича. Его мысли были заняты совсем другим объектом. Сыскной надзиратель влюбился.
Глава 8
Магазин закрывался в девять вечера – а в это время Кунцевич должен был находиться на службе. Пришлось ею пренебречь. В субботу, выдумав благовидный предлог, сыскной надзиратель ушел с вечерних занятий и в половине девятого уже прохаживался у дома 88 по Невскому проспекту.
Барышню он чуть не проглядел – темновато было на улице, да и в шубке он ее раньше не видел.
Катерина Степановна вышла из магазина в половине десятого, посмотрела по сторонам, быстро пересекла Невский и повернула на Николаевскую. Кунцевич едва ее догнал.
– Катерина Степановна! Катерина Степановна!
Барышня остановилась и повернулась в сторону надзирателя. В ее глазах мелькнул испуг.
– Здравствуйте, – сказал Кунцевич, останавливаясь перед барышней. – Уф! Бегом за вами бежал. Куда вы так спешите?
– Известно куда. Куда в такой час может спешить девушка – домой. А иду скоро, так это потому, что много развелось разных нахалов. Пристают, отбою от них нет.
Хоть такой холодный прием и смутил сыщика, он не растерялся.