— Хорек, сволочь, совсем оборзел, — чувствуя себя не совсем в своей тарелке под Варькиным вопрошающим взглядом сообщил я.
— Да Хорьковскую харю давно начистить пора! Вить, давай ему морду набьем, козлу! А? — оживился профессор.
Тридцативосьмилетний Филимон Чупрына — личность в нашем городе достаточно известная. Кстати, он действительно профессор кафедры философии, а ученое свое звание умудрился заслужить в младые годы, когда ставшая ему родной кафедра занималась еще философией марксистско–ленинской. Естественно, никем иным кроме ортодоксального марксиста–ленинца Филя в те годы стать не мог и однажды даже умудрился быть избранным в нашу городскую думу от КПРФ.
В этом качестве он героически бился, то со свободной — в кавычках и без — прессой, то с ночным засильем эротики на местных каналах кабельного телевидения, то с новой «демократической» властью. Мы с ним пару раз схлестывались на страницах разных изданий, не будучи знакомы очно.
В последствии, когда я уже наелся до сыта полунищей «свободы» и «демократии», а Филя вышел из КПРФ и разругался с руководителями местной партийной ячейки, обвинив их в сотрудничестве с антинародными, по его мнению, властями, мы встретились в «Желтушке» и на удивление быстро сошлись. Я там экспериментировал по части воздействия на коллективное бессознательное массового читателя, Филя же проповедовал свои идеалы, сражаясь одновременно и с коммунистами и с демократами. В общем, всю свою сознательную жизнь профессор Чупрына против кого–нибудь да боролся.
Особенно яростно сражался он с хорьковским изданием, главным образом потому, что Хорек со свойственной ему трусостью боявшийся затронуть сколь–нибудь значительное лицо в нашей местной политике, весь пафос обличающих «звериный оскал коммунизма» статей направлял в адрес безвредного, в общем–то, профессора. Каких только гадостей не писали там о Чупрыне.
Так что Хорькова Филя ненавидел яростно и пылко, а ненависть свою нес открыто и гордо, подобно тому, как «Свобода на баррикадах» с картины Делакруа, несет под красным знаменем свой оголенный бюст.
— Мальчики, давайте договоримся. Только без жертв! — нахмурилась моя хозяйка.
— Ну что вы, Варвара Викентьевна, — с трудом осилив ее отчество развел руками пьяный профессор. — Обижаете!
Тут как раз прибыл Степан с шестью бутылками водки и наступило всеобщее оживление. Некоторое время ушло на то, чтобы поделиться пойлом с окружающими и Степка начал разливать. Вскоре выяснилось, что Филимону не хватает стакана, а Наташка завредничала и не захотела отдавать ему свой. В экспедицию за стаканами мы с Филей отправились к стойке.
— Ну что, не убил еще никого? — беззлобно поинтересовалась как и прежде торчавшая там Балагурова.
— Да идет он на хрен этот Хорек, — достаточно мирно ответил я находя пустой пластмассовый стаканчик и наливая другу–профессору. — Ты знаешь, что у них со Степкой произошло?
— То–то в «Степаныче» на следующий день вся лестничная клетка в крови была, — выслушав мой пересказ усмехнулась Зина. — А Хорьков другое говорил. Дескать, пришел пьяный Степан, накинулся на него ни с того, ни с сего.
Я залпом опрокинул свою рюмку и убежденно сказал:
— Врет. Степка — парень спокойный. Даже если совсем пьяный.
— Не ну, блин! Хорек и козел! — выпив свою водку крякнув занюхал рукавом профессор. — Мочить его надо. Пойдем, Витя, прямо сейчас и замочим.
— Ой, Филя! Витя! — скривилась Зинка.
— Ну, морду набьем, — сформулировал свою мысль точнее Филимон.
— Морду бить не будем, а поговорить не мешает, — решился вдруг я. — Объясним ему, что заявой на Степку пусть лучше сразу подотрется. Без шума, без скандала. Пошли.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Вот ведь странное дело — человеческая психика. Появись профессор минут на десять раньше, с Хорьком разругался бы он, а я, уверен, сумел бы Филю успокоить. С другой стороны, приди Филя еще минут на десять позже, кто–нибудь оказался бы в кинозале раньше, чем мы. С третьей стороны, что бы этой дуре — Зинке, не промолчать? Мы оба и не вспомнили бы о несостоявшейся драке.
— Хоре–ок! Выходи подлый трус! — протяжно и ласково возвестил Филимон едва мы закрыли за собой двери кинозала. — Гля, блин, и нету нигде!
— Как нету? — не понял я и почему–то начал пробираться между рядами к дальней от нас двери, выходящей на служебную лестницу. — Эй, хватит прятаться! Бить не будем! Разговор есть!
— Да пропал он! — недоуменно крутил головой профессор. — А через сцену не мог уйти?