На работе Свете дали отпуск за свой счет, и теперь она бесцельно бродила по пустым комнатам, пытаясь обдумать, что же следует предпринять, чтобы хоть как-нибудь компенсировать потерю мужа, который, конечно, был порядочной скотиной, но все-таки худо-бедно обеспечивал потребности своей благоверной. Можно было бы, правда, продолжать тихонько работать в Фонде госсобственности, получая пусть небольшой, но достаточно стабильный приработок от всяких просителей. Но дальнейшее прозябание в кресле юрисконсульта все меньше устраивало: женщина слишком привыкла за последнее время ко всяким супружеским «подарочкам» в виде бриллиантовых колечек или норковой шубы. Только теперь этих подарочков не дождешься, а с трудом налаженные благодаря Лишкову связи, того и гляди, начнут отваливаться.
Светлана уже не раз чувствовала холодок в голосах тех или иных людей из «сливок», с которыми она раньше общалась, благодаря супругу. Теперь же они, кажется, решили навсегда забыть о связи, которая могла быть лишь обузой и не сулила очевидных выгод.
Она плеснула себе в рюмку очередную порцию коньяка и зло рассмеялась:
— Подождите, я и сама кое-что стою! А связи?.. Ничего, скоро забегаете…
Почему и кто должен был забегать — это было не важно. Только бы выплеснуть переполнявшие чувства.
Действительно, за последнее время Светлане пришлось немало поволноваться. Сначала — упреки спивающегося Лишкова, который как заяц трясся за свою чиновничью шкуру. После, когда он, совсем озверев, посмел поднять на женщину руку — она забрала все «черные» документы благоверного и убежала к Алексею. Но вдруг — эта глупая смерть мужа («Вот дурак! И помер-то, видно, с перепугу, от разрыва сердца»).
Но не только эти воспоминания тяготили вдову. Как юрист, немало покрутившийся во властных структурах и среди бизнесменов различных рангов, она прекрасно понимала ту опасность, которой подвергла себя, сгоряча утащив мужнины бумаги — компромат не только на него, но и на ряд других, спокойно здравствующих ныне особ. Хорошо, что Алексей заставил-таки ее после всех перипетий с милицией разобрать эти документы, а собственно компромат засунуть в отдельный конверт, который лично запечатал.
Непонятно, каким образом, но Нертов почуял, что за бумагами могут прийти. И причем, не руоповцы — с ними проще: прикинулась безутешной бестолковой вдовушкой, и взятки гладки. Но те люди, с которыми Лишков имел дело, вполне могли решить, что лишний свидетель, начитавшийся чужих бумаг, им ни к чему. Поэтому Светлана всунула злополучный конверт между книг, с трепетом ожидала, кому же он понадобится, и, наконец, дождалась…
Знакомый голос по телефону был сегодня особенно участлив:
— Светлана Игоревна, я понимаю, как вам тяжело, и тоже скорблю о смерти Володи. Мы же с ним не один пуд соли съели, когда раньше вместе работали… Нина тоже постоянно волнуется, как вы там одни, собиралась вас навестить… Да хоть сегодня вечером… Вы не волнуйтесь насчет угощения. Нина моя с шофером по дороге заедет в магазин, а потом меня подберет, и мы сразу к вам. Ненадолго… Спасибо, до встречи.
Света положила телефонную трубку, и в квартире вновь повисла тишина. Где-то за окнами слышалось погрохатывание Невского проспекта. Но оно, казалось, было таким далеким и нереальным.
«Вот он, гость, — подумала вдова. — Он придет и обязательно спросит о документах. Как же вести себя, чтобы он не въехал, насколько хорошо я знакома с компроматом?.. Правильно — главное, забыть, что там именно компромат. Просто какой-то конверт. А я еще ничего не смотрела. Не могу. Все мужа вспоминаю и плачу. Вспоминаю и плачу… Именно так. И пусть он сам смотрит, что хочет. А я ничего не знаю. Только плачу…»
На глаза навернулись слезы. Наверное, сказалось напряжение последних дней и выпитый коньяк. Светлане стало отчаянно жаль себя, и она искренне разрыдалась.
Вечером, как обещали, в квартиру нагрянули гости — Анатолий Семенович Даутов со своей падчерицей. Их сопровождал внушительного вида охрано-лакей, тащивший два огромных пакета. Светлана специально не стала приводить в порядок к приезду гостей квартиру и не очень тщательно убрала с лица поплывшую с ресниц тушь — она слишком хорошо помнила лекции по криминалистике, которые раньше читал в универе старый профессор.
«Запомните! — говорил он, грозно потрясая резиновым крокодильчиком, подаренным когда-то студентами. — Мелочей у нас не бывает. Большинство дел раскрывается именно на них. Как ни парадоксально, но именно самый опытный рецидивист, попавшись при совершении групповых преступлений, начинает изобличать своих подельников, стараясь сделать это первым. Соучастники никогда не смогут договориться о мелочах, а лишь в общих чертах придумывают версии. Например, что-нибудь вроде: “Мы сегодня случайно встретились и просто шли по улице…” Задавайте уточняющие вопросы: где, когда, кто стоял слева, а кто справа, какое вино продавалось в соседнем магазине? Неправда сразу же выплывет наружу… Но вы должны насторожиться и если, скажем, потерпевший уверяет, что от горя у него все валилось из рук, а сам он идеально выбрит и дома образцовый порядок. В театре фальшь можно не заметить, но в жизни вы просто обязаны это сделать…»