Это была чужая страна, и в этой стране для нее не было места. Чтобы оказаться здесь, нужны причины. Веские причины.
— Эй, Байяз! — крикнула она, приближаясь к нему. — Куда мы едем?
— Хм, — проворчал он, из-под насупленных бровей оглядывая травяное море, эту бескрайнюю пустоту. — Мы едем на запад, через равнину, затем переправимся через великую реку Аос и двинемся к Изломанным горам.
— А потом?
Она заметила, что тонкие морщинки вокруг его глаз и поперек переносицы стали глубже, губы сжались плотнее. Байяз был раздражен. Ему не нравились эти вопросы.
— Потом поедем дальше.
— Сколько времени это займет?
— Всю зиму и часть весны, — резко ответил он. — А после этого нам надо будет возвращаться.
Маг пришпорил своего коня и рысью пустился вперед, к голове отряда.
Но от Ферро не так-то легко было отделаться. Во всяком случае, этому изворотливому старому розовому. Она тоже пришпорила лошадь и снова нагнала его.
— Что такое «Первый закон»?
Байяз быстро взглянул на нее.
— Что тебе об этом известно?
— Немного. Я слышала, как ты говорил с Юлвеем. Через дверь.
— Подслушивала?
— У вас громкие голоса, а у меня чуткие уши. — Ферро пожала плечами. — Я не собираюсь напяливать себе на голову ведро ради того, чтобы ваши секреты никто не услышал. Что такое «Первый закон»?
Борозды на лбу Байяза стали глубже, рот скривился уголками вниз. Гнев.
— Это ограничение, которое Эус наложил на своих сыновей. Первое правило, установленное после хаоса древних времен. Оно гласит: запрещено напрямую касаться Другой стороны. Запрещено общаться с нижним миром, запрещено вызывать демонов, запрещено открывать врата в ад. Таков Первый закон, основной принцип магии.
— Угу, — промычала Ферро. Все это ничего для нее не значило. — Кто такой Кхалюль?
Густые брови Байяза сошлись на переносице, лицо потемнело, глаза сузились.
— Много ли еще у тебя вопросов, женщина?
Ее вопросы сердили старика. Хорошо. Значит, это были правильные вопросы.
— Узнаешь, когда я перестану их задавать. Так кто такой Кхалюль?
— Кхалюль был одним из ордена магов, — прорычал Байяз. — Из моего ордена. Второй из двенадцати учеников Иувина. Он всегда завидовал моему положению, всегда искал большей силы. Чтобы получить ее, Кхалюль нарушил Второй закон. Он ел человеческую плоть и убедил других делать то же. Он стал лжепророком и обманом заставил гурков служить себе. Вот кто такой Кхалюль. Твой враг, и мой тоже.
— Что такое «Семя»?
Лицо мага неожиданно дернулось. Ярость и, возможно, легкая тень страха. Затем его черты смягчились.
— Что оно такое? — Байяз улыбнулся, и его улыбка внушила Ферро больше беспокойства, чем его гнев. Он наклонился к ней так близко, чтобы никто другой не мог его слышать. — Это орудие твоего мщения. Нашего мщения. Но эта вещь опасна. Даже говорить о ней опасно: есть те, кто постоянно слушает. С твоей стороны было бы мудро сейчас закончить со своими вопросами, пока ответы не спалили нас всех дотла.
Он снова пришпорил коня и поскакал рысью один впереди всех.
Ферро осталась позади. На сегодня она узнала достаточно. Достаточно, чтобы доверять этому первому из магов еще меньше, чем прежде.
Яма в земле, не больше четырех шагов в длину. Провал грунта, окаймленный низкой стеной влажной темной земли, пронизанной сплетением травяных корней. Лучшее место для ночевки, которое они нашли, и им еще повезло.
Это была самая крупная неровность на плоской равнине, замеченная Ферро за весь день.
Костер, разложенный Длинноногим, уже разгорелся. Яркие языки пламени жадно лизали дерево, потрескивали и отбрасывали в стороны искры под случайными порывами ветра, залетавшего в яму. Пятеро розовых кучкой сидели вокруг костра, сгорбившись и обхватив себя руками в поисках тепла; огонь освещал их заострившиеся лица.
Все молчали, кроме Длинноногого. Навигатор говорил, причем исключительно о своих великих достижениях: где он побывал, как досконально изучил тот или иной предмет, какими замечательными талантами обладает. Ферро тошнило от его болтовни, и она сказала ему об этом дважды. В первый раз она, как ей казалось, высказалась достаточно ясно. Во второй раз она убедилась, что до него дошло. Длинноногий больше не заговаривал с ней о своих дурацких странствиях, однако другие по-прежнему молча страдали.