«Зато как бегают глаза!»
Взгляд его лихорадочно метался взад-вперед по инструментам Глокты, мерцающим в ярком свете лампы на щербатом столе.
«О да! Ты-то лучше остальных понимаешь их назначение. Обычно знание — лучшее лекарство от страха. Но не здесь. Не сейчас».
— Мне ничего не известно!
— О том, что тебе известно, судить мне. — Глокта стер с лица пот: в помещении было жарко, как в кузнице, да еще в жаровне тлели угли. — Если что-то воняет ложью, да еще выглядит, как ложь, то, скорее всего, это и есть ложь. Верно?
— Прошу вас! Мы на одной стороне!
«Вот как? Неужели?»
— Я сказал вам правду!
— Возможно. Но не так много, как мне хотелось бы.
— Пожалуйста! Тут все друзья!
— Друзья? По моему опыту друг — это просто знакомый, который рано или поздно тебя предаст. Ты из таких, Харкер?
— Нет!
Глокта нахмурился.
— Значит, ты наш враг?
— Что? Нет! Я… я… я лишь хотел выяснить, что произошло! Вот и все! Я не собирался… Прошу вас!
«Прошу, прошу, прошу… Как же я устал это слушать!»
— Вы должны мне верить!
— Единственное, что я должен, — это слушать ответы.
— Так умоляю, наставник, спрашивайте! Дайте мне шанс, я хочу сотрудничать!
«Хм… Значит, теория о жесткой руке тебе уже не по нраву?»
— Задавайте вопросы, я постараюсь ответить как можно подробнее!
— Хорошо. — Глокта взгромоздился на край стола рядом со связанным узником и взглянул на него сверху вниз. — Прекрасно.
Руки и лицо Харкера покрывал густой загар, остальное тело было бледным, как у слизняка, если не считать темные островки густых волос.
«Да уж, неаппетитное зрелище. Впрочем, бывает и хуже».
— Ответь мне, Харкер, зачем мужчине соски?
Инквизитор растерянно хлопнул глазами. Сглотнул слюну. Взглянул на Инея, но помощи от того ждать явно не стоило. Альбинос уставился в ответ немигающим взглядом, глаза его напоминали два холодных драгоценных розовых камня, по белой коже вокруг маски катился пот.
— Я… Я, кажется, не совсем вас понимаю, наставник.
— Разве вопрос такой сложный? Мужские, Харкер, соски. Для чего они нужны? Никогда не задумывался?
— Э-э… я…
Глокта вздохнул.
— Они ведь постоянно болят: мокрая одежда их натирает, в жару они сохнут… Некоторые женщины в постели — непонятно почему — любят, когда с их сосками играют. А мужчин прикосновение к соскам раздражает.
Он потянулся к столу и медленно сжал рукоять щипцов; Харкер расширенными глазами следил за каждым его движением. Подняв орудие пытки повыше, Глокта изучил сверкающий на свету остро заточенный металл и задумчиво произнес:
— Для мужчины соски — источник неприятностей. Тебе это известно? Я вот по своим совсем не скучаю. Шрамы, правда, уродливые.
Он потянул бывшего инквизитора за сосок.
— А-а! — пронзительно взвыл Харкер и отчаянно завертелся на стуле так, что тот заскрипел. — Не-ет!
— Это, по-твоему, больно? Тогда, боюсь, предстоящая экзекуция тебе не понравится.
Глокта зажал комочек плоти в тисках щипцов.
— А! А! Прошу вас, наставник, умоляю!
— Что толку с твоих мольб? Мне нужны ответы. Куда подевался Давуст?
— Не знаю! Жизнью клянусь!
— Ответ неправильный.
Глокта сжал щипцы посильнее, так что лезвия вонзились в кожу.
Харкер отчаянно взвизгнул.
— Погодите! Я взял деньги! Признаю! Я взял деньги!
— Деньги? — Он ослабил давление, и на волосатую белую ногу узника из-под щипцов потекла кровь. — Какие деньги?
— Которые Давуст забрал у туземцев! После восстания! Он велел мне собрать богатых, на мой взгляд, дагосканцев, а потом повесил их вместе с мятежниками. Мы конфисковали их имущество и поделили между собой. Свою долю Давуст хранил в ящике, в спальне. Когда он исчез… я унес ящик!
— И где теперь эти деньги?
— Нету! Я их потратил! На женщин… на вино… и… и… да на все подряд!
Глокта поцокал языком.
— Так-так…
«Жадность, заговор, несправедливость, предательство, ограбление, убийство… Публику будоражат такие истории. Скандально, но едва ли относится к делу».
Он снова взялся за щипцы.
— Меня интересует наставник, а не его деньги. Поверь, если я говорю, что устал задавать вопросы, значит, так оно и есть. Что приключилось с Давустом?
— Я… я… я не знаю!
«Возможно, это правда. Но она меня не устраивает».
— Ответ неправильный.
Глокта стиснул рукоять, и металлические лезвия, прокусив плоть, с тихим щелчком сомкнулись. Харкер выл, орал, извивался; из алого кровавого прямоугольника на месте соска вниз по животу сбегали темные красные струйки. Глокта скривился от боли в шее и потянул голову вверх, пока позвонки с хрустом не встали на место.