— Хорошо. — Глокта уселся на край стола прямо перед своим крепко связанным узником и посмотрел на него сверху вниз. — Великолепно. — Руки Харкера и лицо сильно загорели, а всё остальное тело было бледным, как личинка, с густыми островками тёмных волос. Не очень привлекательный вид. Но могло быть и хуже. — Ответьте мне тогда. Зачем мужчине соски?
Харкер удивлённо моргнул. Сглотнул. Посмотрел на Инея, но оттуда помощи ждать не приходилось. Альбинос смотрел в ответ, не моргая, белая кожа вокруг маски покрылась потом, глаза жёсткие, как два драгоценных камня.
— Я… я не понимаю, наставник.
— Это же простой вопрос? Соски, Харкер, у мужчины. Какой цели они служат? Вы никогда не задумывались?
— Я…я…
Глокта вздохнул.
— Они натираются, и болят от влаги. Они сохнут и болят на жаре. Некоторые женщины по причинам, которых я никогда не понимал, желают теребить их в постели, словно мы получаем от этого что-то кроме раздражения. — Глокта протянул руку к столу — Харкер следил за каждым его движением — и медленно положил ладонь на ручку клещей. Поднял их и посмотрел: остро заточенные губки блестели в свете лампы. — Соски для мужчины, — прошелестел он, — сплошная помеха. Знаете что? Если не считать уродливых шрамов, я по своим ничуть не скучаю.
Он схватил Харкера за сосок и грубо потащил к себе.
— Ай! — взвизгнул бывший инквизитор, и стул заскрипел от того, что он отчаянно пытался вывернуться. — Нет!
— По-вашему, это больно? Тогда сомневаюсь, что вам понравится дальнейшее. — Глокта завёл раскрытые челюсти клещей к вытянутой плоти и сильно сжал их.
— А-а! А-а! Прошу вас, наставник! Умоляю!
— Ваши мольбы для меня бесполезны. Что мне от вас нужно, так это ответы. Что случилось с Давустом?
— Жизнью клянусь, не знаю!
— Ответ неверный. — Глокта стал сжимать сильнее, металлические края начали впиваться в кожу.
Харкер отчаянно завопил.
— Подождите! Я взял деньги! Я признаю́ это! Я взял деньги!
— Деньги? — Глокта чуть ослабил давление, и капля крови упала с клещей на белую волосатую ногу Харкера. — Какие деньги?
— Деньги, которые Давуст забрал у туземцев! После восстания! Он заставил меня собрать всех, кого я посчитал богатыми, а потом повесил их с остальными. Мы конфисковали всё, что у них было, и поделили между собой! Он хранил свою долю в сундуке в своих покоях, а когда он исчез… я забрал их!
— Где деньги сейчас?
— Их нет! Я их потратил! На женщин… и на вино, и… и, на всё подряд!
Глокта цокнул языком.
— Так-так. — Жадность и сговор, несправедливость и предательство, грабеж и убийство. Все составные части истории для того, чтобы взбудоражить массы. Пикантно, но вряд ли существенно. Он пошевелил рукой на клещах. — Меня интересует сам наставник, а не его деньги. Поверьте, я устал задавать этот вопрос. Что стало с Давустом?
— Я… я… я не знаю!
Наверное, правда. Но это не похоже на ответ, который мне нужен.
— Ответ неверный. — Глокта сжал ладонь, и металлические челюсти легко прошли через плоть и с тихим щелчком встретились посередине. Харкер взревел, забился и зарычал от мучения, кровь полилась из красного квадратика плоти, где раньше был сосок, и тёмными полосами потекла по бледному животу. Глокта поморщился от боли и потянул голову, пока в шее не щёлкнуло. Удивительно, что со временем даже самые ужасные страдания других становятся… утомительными.
— Практик Иней, инквизитор истекает кровью! Будь любезен!
— Профу профения. — Лязгнуло железо, которое Иней достал из жаровни; оно светилось оранжевым. Даже там, где сидел Глокта, он чувствовал его жар. Ах, раскалённое железо. В нём нет секретов, оно никогда не лжёт.
— Нет! Нет! Я… — Слова Харкера растворились в булькающем вопле, когда Иней прижал клеймо к ране, и комната медленно наполнилась солоноватым запахом жарящегося мяса. Запахом от которого, к отвращению Глокты, в животе у него заурчало. Сколько времени прошло с тех пор, как я ел хороший кусок мяса? Он вытер свободной рукой испарину с лица и пошевелил ноющими плечами под плащом.
Отвратительными делами мы тут занимаемся. Так зачем я это делаю? Единственным ответом был тихий скрип, раздавшийся, когда Иней осторожно положил железо обратно в угли, подняв облако оранжевых искр. Харкер изогнулся, захныкал и затрясся, его слезящиеся глаза выпучились, и струйка дыма всё ещё вилась над обугленной плотью груди. Да, отвратительное дело. Несомненно, он заслужил, но это ничего не меняет. Наверное, у него нет никаких ключей к тому, что стало с Давустом, но это тоже ничего не меняет. Вопросы надо задавать, причём так, словно он знает ответы.