Положение мое было безрадостным. Но не безвыходным.
Ответ пришел сам, стоило мне подумать о выходе.
Я вернулась быстрым шагом к коттеджам. Дети, слава небесам, играли на другой стороне озера и не заметили меня. Вторая удача: лодочника в его берлоге не оказалось.
Я просочилась в приоткрытую дверь. Взяла с верстака большой нож, проверила пальцем остроту. Чухрай затачивал свои инструменты как следует.
Четыре лодки на берегу возле хибары были закрыты брезентовым полотном, закрепленным с одной стороны на металлических стойках, а с другой прижатым к земле кирпичом. Я отбросила в сторону кирпич, откромсала ножом широченный кусок брезента, быстро скатала в рулон. С сожалением вернула нож на место. С оружием я чувствовала себя увереннее, но спрятать его мне было некуда. К тому же внутренний голос подсказывал, что кража ножа – серьезное дело для Гордея Богдановича, и он может затеять расследование. Брезент спишут на рыбаков и махнут рукой.
В конце концов, в кармане у меня с первого дня хранился маленький перочинный ножик, – я нашла его в кухонном ящике.
С полотнищем я вернулась к женщине. Она лежала в том же положении, в каком я ее оставила. Пульс прощупывался, лезвие ножика, которое я приложила к ее приоткрытым губам, запотело. Рана на виске не казалась страшной – да и в самом деле, что может быть еще страшнее, чем удушение!
Извини, мысленно сказала я, доставить тебя в больницу – не вариант. Давай уж как-нибудь обойдемся своими силами.
Сил мне потребовалось чертовски много.
Труднее всего было перевалить ее на брезент, а затем вытащить на тропу. За нами во мху оставался такой след, будто поляну пересек гигантский слизень. Я догадалась соединить концы полотна так, чтобы можно было закрепить их на груди, и потащила за собой.
Я сильнее и выносливее, чем выгляжу со стороны. Но Безымянная оказалась такой тяжелой, что я дважды падала, совершенно вымотанная, – точно браконьер, заваливший слона и вынужденный тащить его до деревни в одиночку. Те трое детишек на картине Сурикова, что тащили сани с бочкой, вообще-то были с помощником. Мало кто замечает мужика, который толкает сани сзади, но Ясногородский приучил меня обращать внимание на детали.
Что сказал бы сейчас мой наставник?
Дважды я поднималась и надевала стропы. К концу пути я ощущала, что уменьшилась, превратившись в карлицу, а Безымянная выросла, как гора. Я была муравьем, пытавшимся сдвинуть кирпич; червяком, волочащим за собой гранитный валун.
Вместо двери в сарай я толкала каменную плиту. У меня ушло не меньше получаса на то, чтобы втащить брезент с неподвижным телом внутрь. Перевалив ее на полиуретановые коврики, я упала рядом, как выброшенная из воды рыба, и хватала воздух ртом.
Когда я подняла голову, тетка приоткрыла глаза и смотрела на меня. Во взгляде была осознанность! Она меня видела! Губы ее слабо зашевелились. Теперь мы, как две полудохлых рыбины, лежали друг напротив друга и что-то пытались друг другу сказать.
Если бы не ее взгляд, я бы не смогла заставить себя подняться. Но женщина чего-то хотела от меня. Я встала, шатаясь, доковыляла до полки, где стояла бутылка с водой.
Не знаю, сумела ли она что-то проглотить. По-моему, нет. Я держала ей голову, сама она только приоткрыла рот, но даже это микроскопическое усилие отняло у нее все силы – бедняга закатила глаза и обмякла.
«А ведь если она сейчас скончается, это будет исключительно твоя вина», – сказал у меня над ухом вкрадчивый голос Ясногородского.
«Так уж и исключительно, – огрызнулась я. – Не я душила ее. Не я хотела скормить муравьям».
Леонид Андреевич молчал, но его молчание было выразительнее слов.
Я боялась, что своим брезентовым одеялом пропахала на тропе ров глубиной в полметра, и воспряла духом, обнаружив, что это не так. Конечно, след был. Но я набрала в подол футболки иголок и шишек и расшвыривала их по дороге, точно сеятель, пока возвращалась к поляне. Так себе маскировка, но я надеялась, что приглядываться никто не будет. День клонился к вечеру, а за ночь все станет, как было.
Он припрятал тело. Зачем ему возвращаться?
Все мои рассуждения показывают, как плохо я понимала, что происходит.
Тетка спала. В аптечке коттеджа нашелся хлоргексидин, и я промыла ей рану на шее и на виске. Она даже не проснулась. Притащила запасное одеяло, укутала ее, как младенца. Потрогала нос – теплый. Во всяком случае, она не мерзла.
Теперь, сидя рядом со спящей, я попыталась обдумать случившееся.
Мой новый друг не убивал свою бывшую жену. У него и жены-то никакой не было – теперь я в этом не сомневалась. Он убил незнакомую женщину, а затем отправился следом за второй и ее тоже прикончил.