Да, похоже, вести себя, как подросток, очень нелегко. Ведь я уже совсем другой человек. И тем не менее придется постараться.
Я подхожу к раковине налить воду в чайник.
– Чаю? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.
– Да, будь добра, милая.
– Угу, – бормочет Беки.
Она стоит возле кухонного шкафчика с хлопьями и жадно закидывает их в рот прямо из коробки, словно только что вернулась с голодного острова.
Я включаю чайник, сажусь за стол и жду, когда вода закипит.
– А где папа? – Я безумно хочу его снова увидеть.
– Ой, он на секундочку вышел за газетой. – Мама рисует в воздухе воображаемые кавычки.
Мы все знаем, что выражение «папа вышел за газетой» означает, что он решил втихаря выкурить сигаретку. А когда папа возвращается, прокуренный, карман его рубашки предательски оттопыривается от лежащей там пачки сигарет, однако мы все притворяемся, будто ни о чем не догадываемся, а он делает вид, будто в это верит. И к чему такие сложности?! Не понимаю. Я закатываю глаза и смотрю, как мама снова начинает суетиться. Она выдвигает ящики, стирает воображаемые пятна со столешницы, наклоняется, чтобы поднять рассыпанные Беки хлопья.
– Не надо за ней убирать. Она уже большая девочка и сама вполне способна это сделать. – Я киваю на дорожку из хлопьев, которую Беки оставляет за собой, совсем как Гензель и Гретель.
– Заткнись! – приходит в ярость Беки.
– Ничего страшного, милая. Я не против. Ведь мне все равно убирать.
– Но… – начинаю я и останавливаюсь.
Невыносимо видеть, что с мамой обращаются как с прислугой, но в свое время я сама вела себя точно так же, поэтому, пожалуй, стоит прикусить язык. Я встаю и разливаю чай, добавляю в чашки молоко, подсластитель для мамы, один кусочек сахара для Беки, себе – ничего.
– Милая, ты будешь завтракать?
У меня болит голова, я осторожно тру виски.
– Нет, спасибо. Я, наверное, выпью чай у себя наверху, а заодно закончу собираться.
– Хорошо. Увидимся позже. Но только не задерживайся, твой папа хочет выехать пораньше.
Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать.
Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи.
На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить.
В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной.
Я перекатываюсь на бок, прижимая руки к животу и судорожно хватая ртом воздух.
Неужели это значит… Мне страшно даже сформулировать мысль…
Неужели это значит, что после двух месяцев скорби по Эду, после двух месяцев жизни с разбитым сердцем, двух месяцев отчаянных желаний потрогать щетину у него на подбородке, обвить руками загорелую шею и прижаться к нему всем телом, у меня появится шанс снова увидеть Эда?
Похоже, я вот-вот потеряю сознание.
В это трудно поверить, и тем не менее я не могу дождаться.
Равномерное покачивание машины усыпляет меня, потому что, когда я открываю глаза, папа, оказывается, уже успел припарковаться. Мама с улыбкой поворачивается ко мне с переднего сиденья, и я оказываюсь в 1993 году, и у меня все хорошо, и я улыбаюсь маме в ответ.
А потом я вспоминаю и снова начинаю задыхаться.
– Милая, ты в порядке? Ты ужасно побледнела.
Я выпрямляюсь, вытираю ниточку слюны в уголке рта.
– Да, просто немного задремала. Извини.
– Это меняет дело, – хмыкает папа.
– Джон, оставь ее в покое.
– Что? Она ведь еще подросток, а подростки всегда такие. – Папа кивает в сторону окна. – Посмотри, вот твой новый дом.
Я бросаю осторожный взгляд на маленький домик с террасой, в котором буду жить весь следующий год. Дом я знаю как свои пять пальцев, и эта мысль вызывает у меня улыбку.