Я иду на кухню. Анни поднимает глаза. Я зажмуриваюсь. Спрашиваю ее:
— Кто эти дети? На фотографиях у тебя на стене?
— Это мои дети, — отвечает Анни. Она смотрит в сторону.
Я делаю движение руками, чтобы привлечь к себе ее внимание, мои руки словно спрашивают: ты о чем? как это «твои дети»?
— На все деньги, что у меня были, я усыновила детей, — шепчет Анни. — Они будут присылать мне свои фотографии. Те, кто умеет писать, будут писать мне письма. Я им помогаю.
— Анни теперь опекает детей из других стран, — объясняет Жюли.
— Да, — кивает Анни.
— Почему? — спрашиваю я.
— Потому что я нужна им, — отвечает она.
— Зачем?
— Потому что им тяжело, — говорит Анни и начинает тихонько плакать.
Нет, пожалуй, на плавание под водой это не похоже. Под водой я в конце концов научилась плавать с открытыми глазами. С Анни — совсем другое дело. Я никогда не научусь смотреть ей в лицо.
В следующий раз я прихожу к ней одна.
Я стою у двери. Звоню. Слышу шаги. На мгновение меня посещает надежда, что сейчас все будет как раньше, Анни откроет дверь, и я увижу, что она снова стала прежней, а все остальное мне померещилось, приснилось в дурном сне.
Дверь открывается, на пороге стоит Анни. Увидев друг друга, мы даже не вздрагиваем, а прямо-таки подпрыгиваем от неожиданности.
— Что с тобой, Карин? — спрашивает Анни. — Ты себя в зеркало видела?
— Я мерзну, — отвечаю я.
— Ты что, заболела?
— Нет, все в порядке.
— Тогда сними шарф и темные очки, я хочу на тебя посмотреть.
— Ни за что.
Анни изучает меня, уперев руки в боки.
— Шапка, темные очки, шарф, пальто, сапоги. Карин, на улице плюсовая температура. Ты что, на Северный полюс собралась?
— Знаешь, Анни, я уже взрослая девочка, что хочу, то и надеваю.
Покачав головой, Анни пропускает меня в квартиру.
— Чай будешь? — спрашивает она.
— Нет, спасибо.
— Может, все-таки разденешься?
— Нет!
— Ты сейчас совсем запаришься.
— Я не надолго.
— Хорошо, хорошо.
— У меня всего пять минут.
— Ради бога. Кекс хочешь?
— Да, спасибо, кекс буду.
Но ничего не помогает. Хоть весь гардероб на себя нацепи. Все равно в глазах рябит.
Анни уходит на кухню за кексом. Я остаюсь в коридоре. Глаза у меня слезятся. Не хочу, чтобы она заметила. Я иду в гостиную, усаживаюсь на стул. Вытираю глаза. Не помогает. Из глаз течет и течет. Если я пробуду здесь еще чуть-чуть, то во мне откроется дыра, через которую я вся вытеку на пол. Всхлипывая, я оглядываюсь по сторонам — снимков стало еще больше. И все детские. Они прикреплены к стенам, к оконным рамам, даже на столе лежит маленькая стопка снимков, которые недавно пришли по почте. Анни еще не успела вынуть их из конвертов. Я встаю со стула и принимаюсь рассматривать фотографии. Взгляд останавливается на одной, с которой улыбается маленький мальчик в рваных зеленых штанишках. Рубашки на нем нет, грудь — тощая, волосы — черные и взъерошенные, а через плечо висит огромное ружье. «Они обещали ему Царствие Небесное, мы же можем пообещать ему только место в вашем сердце».
Я не слышала, как подошла Анни. Она бесшумно подкралась сзади. И внезапно очутилась у меня за спиной. Дотронулась до меня. Я вздрогнула. Темные очки упали на пол. Я обернулась. Взмахнула рукой, чтобы ударить. Никому не позволю подкрадываться ко мне таким образом.
— Карин! Ты что! — Анни загораживает лицо.
Я опускаю руку. Смотрю в пол. Поднимаю очки и надеваю их.
— Ты меня напугала… Я не хотела…
— Да я сама перепугалась, — тихо отвечает Анни.
Она смотрит на меня. От этого взгляда мне снова хочется размахнуться и стукнуть, стукнуть по этому разваливающемуся на кусочки лицу, мне хочется треснуть по нему с такой силой, чтобы оно снова стало знакомым, чтобы прекратить это бесконечное мельтешение.
— Я кекс принесла, — говорит Анни. — И чаю приготовила — вдруг захочешь, на кухне стол накрыт. Может…
Я опускаю глаза. В пальто жарко. Пот течет по спине. Да еще шапка, шарф и свитер под пальто. Темные очки. Надо идти. Не могу больше.
— Нет, Анни, — говорю я. — Мне надо идти. Может быть, в другой раз.
Я называю его Эдвином. Может быть, его зовут как-то по-другому. Хотя, на самом деле, это роли не играет — если я говорю, что его зовут Эдвин, значит, так и есть.