— Блядь, прекратите, — как-то неуютно почувствовал я себя, сидя между ними.
— Не любишь оружие? — удивился Павлов.
— А ты любишь плоскогубцы?
— Что? При чём тут плоскогубцы?
— Это инструмент такой, для работы. Ну, любишь или нет?
— Я даже не знаю...
— Сейчас он тебе расскажет, — встрял в беседу Станислав, — что оружие — такой же инструмент, и нехер его облизывать. Но ты ему не верь?
— Это ещё почему? — поинтересовался я, немного настороженный столь уверенным тоном.
— Я же вижу, — указал Стас на свои ясные очи. — Ты тут вот распинаешься почём зря, а сам, когда ВСС свой чистишь, тряпочку мягкую под него подкладываешь.
— С мягкой ткани детали мелкие не скатываются, в отличие от брезента.
— Да, рассказывай. А помнишь, как ты «Пернач» свой покоцал о кирпичи? Так ты ж потом дня три то место на затворе пальцем теребил. Полировал, наверное.
— Не было такого! — возмутился я, сам того не ожидая.
— Может, ты и в самом деле не помнишь. Это ж чистый рефлекс — рука сама к любимой игрушке тянется, приласкать хочет.
— х**ню не неси.
— Ну, конечно... — гадко щерясь, охочий до беззащитных стальных тел извращенец выудил из рюкзака банку тушёнки и нарочито растерянно похлопал себя по карманам: — Чёрт, куда я нож задевал? Кол, одолжи кинжальчик.
— А поебаться не завернуть?
— Да брось. Жалко, что ли? Это ж просто кусок железа.
— Дешёвый трюк, Станислав, тебе должно быть стыдно.
— Почему?
— Потому что инструмент должен использоваться строго по назначению. Вот если бы ты сказал: «Кол, дай кинжальчик, хочу лейтенанта проткнуть», я бы дал, а банку вскрывать — иди ты нах**. Хотя, знаешь, у меня есть альтернативное предложение — раздолби её прикладом, или шомполом проткни, а лучше прострели. Тебе ведь похер, как и для чего оружием пользоваться.
— Прострелить?
— Да, жахни прям в упор, а потом слижи, что останется.
— Так? — зажал недоумок банку подошвой в угол торпеды и приставил дуло автомата к рифлёному жестяному боку.
— Эй, прекращайте! — забеспокоился лейтенант.
— Открывай консерву, — подначивал я, будучи уверен, что такого не сделает ни один отморозок, никогда и ни за что. О, как глубоки оказались мои заблуждения.
— Не надо!!! — успел крикнуть Павлов и драматично закрыл лицо рукой.
Банка рванула знатно. Я и подумать не мог, что в столь небольшом объёме помещается так много содержимого. Жир, бульон и ошмётки мяса разлетелись как шрапнель, поражая всё живое.
Павлов, лишившись обзора, ударил по тормозам.
— Идиоты! — выскочил он из кабины, стряхивая с себя останки несчастного животного, чей труп не сумел обрести покоя даже в тушёном виде.
— Э-эй, — отложил Станислав автомат и, проведя пальцем по внутренностям раскуроченной банки, засунул скромный улов в рот. — А неплохо, с дымком.
— Пикантно, — согласился я, слизнув с рукава несколько поражающих элементов взрывного устройства. — Нотки гексогена не хватает, для терпкости.
— Убирайте! — швырнул нам Павлов по тряпке. — Совсем из ума выжили?! Чёрт бы вас побрал, — чуть не плача обратил он взор на заляпанную винтовку и принялся оттирать её, позабыв о свисающих с собственных ушей ошмётках.
— Да забей, — посоветовал Станислав, обтерев лицо. — Это ж дополнительная защита от влаги.
— Ты двигатель повредить мог, или колесо!
— Но не повредил ведь.
— Теперь всё провоняет этим...
— Ну, знаешь, бывают ароматы и похуже, — отряхнулся я и взглянул на зверски уделанный потолок. — Станислав, выпусти-ка.
— А убирать это говно кто будет?! — возмутился Павлов.
— Вы двое будете, а я на стрёме постою. Нельзя в муромских лесах неподвижный транспорт посреди дороги без охранения оставлять. Ты, вроде, лейтенант, а таких прописных истин не знаешь. Эх! — спрыгнул я с подножки и потянулся. — Хорошо на свежем воздухе. Аппетит разыгрался. Может, ещё одну вскроем?
— Гранатой, — саркастически добавил блюститель чистоты.
— Осторожнее с желаниями. Наш добрый друг может их исполнить.
Утро выдалось погожее, лёгкий морозец прихватил грязь и покрыл гниющие листья ледяными иглами, искрящимися в лучах восходящего солнца. Сквозь паутину голых ветвей уже можно было различить тёмные воды Оки.
— Почему мы по железнодорожному мосту не поехали? — спросил я у самоотверженно трущего приборную панель лейтенанта.
— Он перекрыт.
— С каких пор и зачем?
— С тех самых, как наши основные силы к Мурому подтянулись. Для пресечения миграции нежелательных элементов.
— Красиво, — оценил Станислав, возя мясной тряпкой по лобовому стеклу. — А ничего, что вы этих нежелательных элементов в союзники записали? Формально, но всё же. Прям какой-то недружественный акт получается. Какие у вас вообще планы на Навашино?