— Точно, дружище, — шагнул я вперёд. — Только мы двое на сцене и госпожа смерть в зрительном зале. Сейчас кто-то сорвёт её аплодисменты.
— Красиво говоришь, — пригнулся Михаил, широко расставив ноги и выставив чуть вперёд левую руку, держа при этом правую, вооружённую, возле тела. — Только слова тебе не помогут.
— Ну же, — кивнул я, неподвижно стоя в полный рост, с опущенными руками, — смелее. У тебя определённо есть шанс.
— Хе, — утёр он рукавом нос, всё ещё не решаясь атаковать. — И что, если я выйду победителем, меня отпустят? Если убью тебя.
— Не могу говорить за этих милых людей, а обещание мертвеца недорого стоит. Поэтому, давай так — я освобожу тебя и твоего упрямого одноногого товарища, если сумеешь пустить мне кровь. Пойдёте на все четыре стороны. Даю слово.
Услышав это, Михаил заметно приободрился и даже начал пританцовывать, двигаясь мелкими шажками из стороны в сторону. А я продолжал стоять неподвижно, руки по швам, и ждал момента.
Первый выпад был обманным, он легко читался по ногам, и начался слишком далеко, так что мне не пришлось даже сходить с места. Второй прошёл не менее предсказуемо, но уже с подходящей дистанции. Нацеленный мне в живот нож был чересчур низко, и я сделал шаг в сторону, дожидаясь более удобного момента. Тот представился через секунду. Не возвращая руку после выпада, Миша нанёс ею диагональный удар снизу в направлении моего правого плеча. Всё, что осталось сделать мне — перехватить его запястье и заломить руку, с шагом вперёд. Голова Михаила запрокинулась, и клинок «Марк-II» мягко вошёл ему чуть выше и левее кадыка, минуя артерию. Левая ладонь вцепилась мне в предплечье, правая — выпустила нож, рефлекторно пытаясь дотянуться до инородного предмета, пронзившего шею и аккуратно продвигающегося вглубь, к основанию черепа. Глаза Михаила широко распахнулись, шипящий хрип вырвался из горла вместе с облачком кровяных брызг.
— Тише-тише, всё хорошо, — попытался я смягчить эмоциональное состояние, моего эмпатичного визави. — Вот так, — нащупал кончик клинка нужное место. — Вот так, — резко покинул кинжал своё временное вместилище.
Миша покачнулся, размахивая руками, будто неумелый канатоходец, присел на одно колено, снова поднялся, едва держась на трясущихся ногах, и пошёл походкой восставшего мертвеца. Дрожащие губы смыкались и размыкались, производя вместо слов пузыри и потоки слюны. Левая штанина стремительно темнела, пропитываясь мочой. Желудочно-кишечный тракт издавал утробные звуки, оскверняя воздух зловонием.
— Отвали! — пихнул Павлов стволом ковыляющего к нему Михаила.
Тот пошатнулся, упал и забился в судорогах, исходя пеной и громогласно опорожняя кишечник. Зрачки расширились, несмотря на яркий солнечный свет, белок левого глаза сделался алым из-за кровоизлияния. А потом Мишина голова просто взорвалась, и мозги разлетелись по земле через разрушенный затылок.
— Он всё равно ничего уже не рассказал бы, — с невинным видом ответил Станислав на мой немой вопрос, опустив дымящийся ствол.
— Ты хоть представляешь, как это сложно?
— Что?
— Внести нужные изменения в организм.
— Нужные? Кому, нахрен, нужные? Ты из него овощ сделал, — кивнул он на испорченного кадавра.
— Мне. Мне — дьявол тебя подери — нужные! — подошёл я к Станиславу, запамятовав от возмущения про кинжал в руке.
— Ладно, как скажешь, — залез он поглубже в кабину.
— Никогда больше не смей ломать мои игрушки. Ты меня понял?
— Да, без проблем, — прикрыл Станислав дверцу. — Надо было предупреждать, что это важно.
— Долбаёб, — вернулся я к подозрительно тихо ведущему себя всё это время колченогому бородачу. — Ладно, закончили с баловством, пора приступать к работе, — и обтёр окровавленный клинок о подрагивающее плечо нашего основного свидетеля.
— Я расскажу, — отстранился тот, боязливо косясь на кинжал. — Всё, что знаю.
И он рассказал. Он говорил воодушевлённо, страстно и самозабвенно, со столь глубоким чувством, что позавидовал бы искуснейший декламатор. Он говорил и говорил, перебивая самого себя в необузданном желании предвосхитить любой наш вопрос. Он углублялся в такие подробности, какие из человека можно вытянуть только под гипнозом. Он плакал, если на моём лице появлялась тень неудовлетворённости услышанным, и светился от счастья, когда я одобрительно кивал.
Из громадного массива информации, полученного нами за весьма короткий промежуток времени, удалось сделать два основных: во-первых, ДеПо не имело отношения к атаке на колонну Легиона; во-вторых, мы по-прежнему не имели понятия, кто виноват и что делать. Копилка наших знаний о произошедшем пополнилась лишь одним по-настоящему интересным фактом, если это можно так назвать. Бородач оказался неплохо знаком со взрывным делом и сообщил, что разрушения, которые ему довелось наблюдать после атаки неведомого врага на один из деповских патрулей, оставлены снарядами, упавшими сверху почти под прямым углом. Версию миномётного обстрела он сходу отверг, заявив, что удар был слишком уж точен. Патруль, по его словам, будто бы угодил под миниатюрную ковровую бомбардировку, покрывшую площадь почти точь-в-точь соответствующую той, что занимали два идущих друг за другом автомобиля. Багги разметало так, что там и взять уже было нечего. Произошло это за два дня до гибели колонны Легиона, что наводит на мысль о тренировочных стрельбах. После этого у меня остался только один вопрос: