Старик пожимает плечами:
— Кто знает? Все зависит от того, насколько нехорошо у нее на душе.
— Нехорошо на душе? — переспрашивает Юрген, входя вместе с Холлером в прихожую. — Что-нибудь случилось?
Сведя брови к переносице, Юпп насмешливо разглядывает гостя:
— А ты на ее месте веселился бы?
Юргена охватывает ярость.
— Неужели в деревне действительно нет других проблем? Даже ты поешь ту же песню, вмешиваешься в чужие дела.
Старик смеется:
— Вмешиваться мне нечего, я уже давно в них вмешался. Вмешался глубже, чем ты думаешь.
— Ты что, выступаешь при ней в роли исповедника?
— Может, и выступаю. Должен тебе сказать, что у нас мало кто на это способен. Умников и советчиков хватает, а вот выслушать человека, постараться понять его и помочь, не опасаясь за свою репутацию и свое положение, — таких немного.
— Грустная картина. Это относится и к нам, молодым?
— Ко всем.
— Тебе просто хочется поспорить. Вот ты и нудишь, как школьный учитель… Неужели у тебя самого нет никаких проблем?
— Конечно есть, — вздыхает Юпп Холлер, усаживаясь в кресло. — Проблем полно, и не все приятные… В ноябре выборы. А я решил уйти, то есть отвести свою кандидатуру. Все уже обговорено. А что это означает для меня, понимаешь? Всю жизнь вкалывал, и вот пенсионер. И начинаешь спрашивать себя: оставил ли добрый след на земле, прожил ли жизнь как следует? А нет-нет да и мелькнет запретная мысль: взял ли от жизни хоть немножко для себя или жил только работой? «Разве работа не жизнь?» — пытаешься возражать себе. Жизнь, конечно, но ведь одной работой она не исчерпывается. А что, если работа захватила тебя настолько, что вытеснила все остальное, даже что-то очень важное? Знаешь, иногда мечтаю, что настанет время, когда двухчасового рабочего дня будет вполне достаточно. С новой техникой, конечно, которую сейчас мы даже представить себе не можем. Но кто из моего поколения не высмеял бы тебя, если бы тридцать лет назад ты заявил, что кино появится в каждой квартире? Так вот, представь, какие времена настанут, люди будут иметь то, что нам суждено увидеть разве что во сне.
— Некоторые из твоих мечтаний, наверное, осуществятся, — отвечает Юрген. — Вот станешь пенсионером, у тебя будет много свободного времени. Ты же здоров и бодр…
Юпп отрицательно качает головой — медленно, задумчиво и немного грустно.
— Ты что же, предпочитаешь жалобы и причитания?
— Чтобы я жаловался? Ты просто не понял меня. Мне грустно, что жизнь близится к концу. Есть умники, которые говорят: «Какой смысл грустить?» Но это люди, которые никогда не жили по-настоящему, а может, и не знают толком, что такое жизнь…
Юпп поднимается, достает из шкафа бутылку и рюмки. Юрген пробует отказаться, но старик и слышать ничего не хочет. Он наливает рюмку, пододвигает и приказывает:
— Выпей! Вы, молодежь, хмелеете от одного только вида бутылки. Ты о Бате слышал?
— Конечно!
— Тогда должен знать, какой это был славный парень. Меня как раз избрали председателем. Бывало, принимали мы с ним крепко, но он — ни в одном глазу. Твое здоровье!
— И твое! — отвечает Юрген. — Ты первый, от кого я слышу такое про Батю. До сих пор все говорили о нем с почтительным уважением, как о человеке, которому при жизни можно было ставить памятник.
Юпп отмахивается:
— Что значит — памятник? Он твердо стоял на земле. Кто так живет, тому памятники не нужны…
Юрген смотрит на часы:
— Ну, мне пора.
— Передать ей что-нибудь?
— Нет, не надо.
В дверях Юрген неожиданно сталкивается с Ингрид. Она бросается ему на шею, целует и спрашивает:
— Почему не приходил все эти дни? — Она улавливает легкий запах алкоголя, исходящий от него: — А теперь явился…
Упрек обижает его.
— Вовсе не «явился»! И вообще…
Ингрид смеется и берет его руки в свои:
— Ну, ладно-ладно! Поднимешься ко мне?
Он отводит взгляд и качает головой.
— Ну а на репетицию-то завтра придешь?
— Если что-нибудь не помешает.
— Тогда спокойной ночи. — И она легко касается губами его губ.
А Юрген уходит — неуступчивый, недовольный собой.
На следующий день Юрген и Ингрид после репетиции отправляются к реке. Они идут вдоль берега. Там, где поток, образуя водовороты, омывает торчащие из воды камни, танцуют отсветы полоски заката, протянувшейся по всему горизонту. Ингрид спускается к воде и садится на ствол ивы.
— Хорошо воде, у нее никаких проблем, — говорит девушка тихо после долгого молчания. — Течет себе, испаряется, выпадает дождем на землю и опять течет…