— Чтобы судить об этом, надо, пожалуй, стать каплей воды.
Ингрид устремляет взор в речную даль:
— Ты знаешь, почему сегодня двое учеников не явились на репетицию?
— Ты уходишь куда-то в сторону…
— Наоборот, я задаю наводящий вопрос. Так знаешь?
— Откуда мне знать! Они же мне не говорили.
— Мне тоже. Но говорили другие.
— И что же они говорили?
Ингрид, согнувшись, прячет лицо в колени.
— Мой директор, коллега по работе, не очень расположенная ко мне, и еще несколько человек сказали, что родители не хотят, чтобы их дети находились под влиянием людей, не способных упорядочить свою личную жизнь. В деревне, мол, говорят, что лейтенанту мало одной женщины, вот он и завел себе учительницу, а та вешается ему на шею, хоть и знает, что у него есть другая…
— И это сказал твой директор?
— Об этом в деревне шепчутся многие. Герман Шперлинг просто честнее других и высказал все вслух.
— Проклятые ханжи! — восклицает Юрген и вскакивает, засовывая руки в карманы. — Все им надо вывалять в грязи независимо от того, касается это их или нет… А ты? Что думаешь ты?
— Я люблю тебя, — тихо отвечает она. — Но…
— Что «но»?
— Сядь, пожалуйста, — просит Ингрид. — Мне не хочется разговаривать, глядя на тебя снизу вверх… Я люблю тебя, хотя знаю, что есть та, другая. Вот я и жду, когда ты примешь решение. Я не торопила бы тебя, но жить в вечном ожидании не могу, да и не хочу. И заговорила я об этом не потому, что боюсь ханжей. У меня есть любовь, но есть и гордость…
Юрген сидит рядом, смотрит в воду, бурлящую на камнях.
— Но ведь все решено, — говорит он наконец. — Почему же ты меня мучаешь? Почему все вы меня мучаете? Я же не камень бесчувственный. И если ты считаешь, что мне просто недостаточно одной женщины, что я…
— Если бы я так думала, я бы никогда не полюбила тебя. Может, и посидела бы рядом, вот как сейчас, и только. — Она распрямляется и задает вопрос: — Или ты думаешь иначе? Не обманулась ли я в тебе? Может, ты смотришь на наши отношения как на обыкновенную интрижку? Если это так, скажи, Юрген, немедленно скажи!
— Ингрид…
— Так почему же тогда ты не приходишь? Почему я должна страдать в одиночестве?
— Потому… потому что… Разве ты сама не понимаешь, черт побери? Что ты допрашиваешь меня, ведь ты знаешь, где я был?!
— Я женщина, — тихо отвечает она, — и воспринимаю все по-женски. Разве это непонятно?
— Пожалуй, пойдем обратно, — говорит он после долгого молчания.
Она кивает:
— Пойдем.
Возле ее дома они прощаются, словно договорившись об этом заранее, и Юрген чувствует, что его состояние раздвоенности дольше длиться не может. Действительно, пора решать…
40
Рошаль первым замечает перемены в настроении Майерса. К нему словно вернулась его былая энергия.
— По лотерейному билету выиграл, что ли? — спрашивает Рошаль товарища по пути на занятия по охране границы. — Или решил медаль заработать?
Какое-то мгновение кажется, что вот сейчас Майерс разоткровенничается, но он лишь улыбается прежней улыбкой, самоуверенной, с налетом иронии. И работает он в этот день с солдатами так, что любо посмотреть. Особенно радуется Глезер, который ведет занятия.
В один из перекуров Майерс подсаживается к Рошалю. Он срывает травинку, крошит ее на мелкие части и бросает по ветру.
— Не хочешь посидеть вечерком «У липы»? — предлагает он.
— Значит, есть повод? Сознавайся, есть?
— Какой там повод! Поставлю тебе пару пива.
— Пойдем вдвоем?
Майерс подтверждает:
— Вдвоем. Петер наверняка не захочет.
— И все-таки спроси…
Барлах делает большие глаза:
— Вы меня приглашаете? Не знаю, стоит ли…
— Пойдем, пойдем! Хоть изредка надо развлекаться, а сейчас мы можем себе это позволить. Пойдем, Петер!
— Ну ладно, — соглашается Барлах. — Только учтите, я пью самую малость.
Майерс хлопает его по плечу:
— Договорились.
В отделении Рошаля полным ходом идет соревнование. Соревнуются в умении вести вспашку, в военных дисциплинах, в умении разжигать костер и так далее.
— Как настроение? — интересуется Цвайкант у Мосса в один из перерывов между занятиями. — Тебе не становится страшно при мысли о предстоящем воскресенье?
— А что?
— Да то, что соревнование будет не на равных. Рыжий каждый день работает на тракторе, а ты уже несколько месяцев не брался за рычаги.
Мосс только отмахивается:
— Что усвоено с молоком матери, то навсегда. Так и вождение машины. Понял, Светильник?