— И все они такие, кто приближается к границе с той стороны?
— Не все, — говорит Куммер. — Недалеко от нашего участка границы на шоссе разбили автостоянку. Почти каждый день там собирается народ. Приезжают с биноклями и фотоаппаратами, глазеют, снимают. Увидев кого-нибудь из нас, выкрикивают подстрекательские лозунги, а есть и такие, что приветственно машут нам. Но это не должно вводить в заблуждение. Во-первых, мы не знаем, какими мотивами они руководствуются, а во-вторых, ложка меда не превратит в мед всю бочку дегтя.
Эрхард Куммер и другие ефрейторы рассказывают о нарушении воздушного пространства вертолетами бундесвера и гражданскими самолетами, о задержании нарушителей границы, о листовках, в которых пограничников ГДР призывают проявлять гуманность к нарушителям и перебегать в ФРГ, о традициях своей заставы. Они не скрывают трудностей, связанных со службой на границе, но упоминают и о романтике.
За окнами уже темнеет, когда Кюне наклоняется к ефрейтору Куммеру, чтобы задать свой вопрос:
— Ты на границе почти год. Приходилось ли тебе стрелять в людей?
— Нет… Но такой же вопрос задавал и я старшим товарищам, когда проходил службу в учебной роте. Эта проблема волновала меня больше всего. Сейчас же, после того, что мы видели и испытали, я не поколебался бы открыть огонь… Не знаю, известно ли тебе, что офицеры бундесвера внушают солдатам: стрелять по коммунистам — не преступление, потому что коммунисты не люди. И такое говорится не за столом в пивной, а на теоретических занятиях в бундесвере. Этим сказано все. В ФРГ убийц наших товарищей-пограничников не только не судят, но и чествуют как героев. Не забывайте об этом, когда придет ваш черед охранять границу.
Участники встречи расходятся только поздно вечером. Кюне пожимает ефрейтору руку:
— Желаю успеха!
Эрхард Куммер улыбается:
— Я тебе тоже. Держите ухо востро, действуйте смело, решительно, ведь правда на нашей стороне…
Урожай зерновых уже убран, а до уборки картофеля остается еще неделя. В ресторанчике «У липы» посетителей собирается немного. Впечатление такое, что люди притомились и набираются сил для нового трудового рывка, ведь сельскохозяйственные работы в этой местности ведутся до самой зимы.
За столиком для постоянных посетителей двое стариков играют в скат. Тео стоит рядом, уперев руки в бока, в зубах у него торчит погасшая сигара. Его жена сидит за стойкой и вяжет для него носки из серой шерсти.
— От синтетики у него потеют ноги, — утверждает заботливая супруга. — Летом в таких носках жарко, зимой они не греют. А шерсть есть шерсть.
При этом она внимательно следит за столами. Стоит бокалу опустеть, как она наполняет его. Так уж заведено «У липы». Все, что есть в ресторанчике, — твое, хозяйка понимает посетителей с полуслова. Конечно, за все надо платить, но насытившийся гость в любой момент может сказать: «Это последний бокал».
Тео столики не обслуживает. Кто получит заказ из его рук, может считать себя счастливчиком.
Майерс, Рошаль и Барлах сидят в углу у окна. Майерс платит за всех троих, как и обещал. Заказывают пиво, студень с соусом из растительного масла, уксуса и лука, жареный картофель с перцем и майораном. Тео хвастается, что рецепт студня из свиной головы и ножек с приправами он унаследовал от своего отца и деда, это их семейный секрет. Готовит он сей деликатес каждую субботу утром, заливает в сотню четырехугольных формочек, ставит в холодильник, так что порций хватает иногда до среды.
Уже вечер, ресторанчик заполнен посетителями. Майерс достает из бумажника и протягивает Рошалю фотографию девочки с темными блестящими глазами и каштановыми волосиками до плеч.
— Твоя дочка? — Это скорее утверждение, нежели вопрос.
— Откуда ты знаешь?
Рошаль смеется:
— Да ведь все в общем знают, что у тебя есть ребенок. Не знают только, что это очаровательная девчушка. Ты никогда о ней не говорил.
— Повода не было.
— А теперь? — Рошаль передает фотографию Барлаху, сидящему напротив.
— Взгляни на фото. Разве такое сходство скроешь? — Вопрос поставлен так, что ответа не требует, да Майерс его и не ждет.
В конце недели он получает письмо — в конверте что-то твердое, как поздравительная открытка. Письмо без обратного адреса, а его адрес написан почерком, который он узнал бы из сотни. Это почерк Гунды. Майерс хватает письмо, лихорадочно сует в карман и отправляется читать в самый укромный уголок казармы.
Там он вскрывает конверт и обнаруживает фотографию Пии. Но напрасно он ищет хотя бы строчку, объясняющую это необычное послание. Ни слова, ни знака. Нет-нет, знак есть! В волосиках девочки он видит гребень. Когда-то на ярмарке этот гребень понравился Гунде — его можно было выиграть, попав шарами в цель, и Франк выиграл. Случайно ли Гунда сохранила грошовый гребешок или сделала это намеренно? Конечно намеренно, как же иначе! Только так можно объяснить весточку от нее…