Наконец уже после обеда Шперлинг как бы между прочим говорит:
— Тебя вчера не было, а ансамбль твой выступил отлично. Только вот руководителя не хватало. Не очень хорошо, когда школьники остаются одни на таких мероприятиях, как вчерашнее. Это психологически неправильно, понимаешь?
— Я плохо себя чувствовала.
— Разве это веская причина?
Ингрид упорствует:
— Если бы я пропустила урок, может, такая причина и показалась бы неубедительной. А почему я не была на празднике — это мое личное дело. Кстати, и впредь я не появлюсь там, куда ходит он… До тех пор пока мы не выясним наши отношения… Теперь ты доволен? Узнал то, что так хотел узнать?
Шперлинг в ответ смеется, немножко иронически, но с удовлетворением:
— Разве не сама ты говорила, что мнение других тебя интересует меньше всего?
— Оно меня действительно не интересует. Но вопрос в том, как поступит он. Надеюсь, ты понимаешь меня?
— Конечно, понимаю. Наконец-то ты заговорила нормальным языком. Вчера я познакомился с ним поближе. Специально сам подошел к нему. Горячий парень, но толковый. Такой бы тебе подошел. Только надо дать понять ему, что ты не игрушка. Таких нельзя баловать, иначе их обуяет гордыня, уж поверь мне. И все же не думай, что я вмешиваюсь в твои дела…
Ингрид чувствует, как слезы подступают к глазам, достает платочек и говорит дрожащим голосом:
— Я хочу быть твердой, а реву, как школьница…
— Сядь-ка, тебе надо выплакаться как следует.
Шперлинг высовывается в приемную и предупреждает секретаршу, чтобы в течение четверти часа она не пускала никого в кабинет.
Вечером Ингрид выходит прогуляться. «В конце концов, глупо избегать друг друга и в то же время искать встречи на реке, в переулках, в лесу», — думает она. И вот — это даже перстом судьбы не назовешь — прямо перед ней появляется Юрген. Он обнимает девушку и целует.
Она высвобождается из его объятий, кладет ему руки на плечи и тихо спрашивает:
— Ты искал меня?
— Да, — подтверждает он.
— Час? Два часа?
Юрген опускает руки и улыбается:
— Много-много часов подряд… Вчера, позавчера… Сто лет…
— Зачем ты говоришь глупости? Придумал бы что-нибудь поостроумнее.
— Можно и поостроумнее.
— Ну так скажи.
— Я люблю тебя, — шепчет он.
— Это правда? Ты уверен?
— Так же, как в том, что солнце светит с неба, а ручьи бегут с гор.
— И я должна верить тебе?
— В любовь мало верить, ее надо чувствовать, — продолжает Юрген, и Ингрид замечает, что он отпускает ее плечо, которое до того нежно сжимал.
— Откуда мне знать, любишь ты меня или нет? Мне остается лишь надеяться, что, может быть, я еще понадоблюсь существующему где-то вдалеке от меня человеку по имени Юрген Михель.
— Ты полагаешь, мне легко? Где ты была во время празднества?
— А где был ты сегодня вечером и где ты вообще проводишь время?
— Неужели это так важно?
— Да, это очень важно!
— Я был с тобой — каждый час, каждую минуту.
— А не могло случиться так, что ты был еще где-нибудь?
— Нет, — говорит он и совсем убирает руку с плеча Ингрид. — Я хочу знать, что же в конце концов с нами будет.
— Я тоже, — горько вздыхает она. — Дорого бы я дала чтобы знать это.
Противоречивые чувства обуревают Юргена — то он радуется, то близок к отчаянию. На следующий после празднества день он отправляется к Мюльхайму и излагает ему просьбу Майерса. Капитан долго молчит, потом задает вопрос:
— Стало быть, вы поддерживаете просьбу Франка Майерса, так и не выяснив причины?
— Майерс не из тех, кто станет просить о чем-то без особой на то нужды… Раз просит, значит, отпуск ему просто необходим. Я готов поручиться за него и взять ответственность на себя.
Капитан испытующе смотрит на Юргена:
— Право, я иногда не знаю, что с вами делать. Не кажется ли вам, что в данном случае вы превышаете свои полномочия? Вы заявляете, что готовы взять на себя ответственность, хотя вам прекрасно известно, что отвечать буду я, если подпишу приказ на отпуск…
— Вы меня не так поняли. Я говорю об ответственности в смысле доверия к человеку…
— Пусть он подает рапорт, хотя мне это и не нравится.
У Юргена вертятся на языке возражения, но он сдерживает себя, вытягивается по стойке «смирно» и говорит:
— Благодарю, товарищ капитан!
— Вот еще что, — задерживает его Мюльхайм. — От вас после отпуска я тоже жду сообщения. Понимаете, что я имею в виду, товарищ лейтенант? Ясность нужна и мне, и вам, хотя бы для того, чтобы принимать решения, руководствуясь не эмоциями, а фактами.