— Почему же ты не ушла от него? — спрашивает Майерс. — Ведь то, что ты рассказываешь, это прошлое, которое тянется в сегодняшний день!
— Я и ушла, — тихо отвечает она. — Я, понимаешь? Клянусь, что говорю правду. Он на коленях умолял меня вернуться… А когда я перебралась из совместной спальни в отдельную комнату, он писал мне письма, находясь под одной крышей со мной…
— Эх, надо было прогнать его ко всем чертям еще тогда… — вздыхает Франк.
Гунда пожимает плечами:
— Что было, то было… Теперь ты вправе сказать: «Ну, я пошел, Гунда, жалко, что все так получилось». И ни один человек тебя не осудит, только…
— Что — только?
Она опускает голову и говорит:
— В гостинице я заказала комнату на твое имя… Может, ты останешься, Франк?
Он молча кивает, а Гунда шепчет с радостной улыбкой:
— Тогда все зависит от тебя. Только от тебя.
Поздней ночью Гунда стоит на коленях перед кроватью Франка, поглаживая его, и шепчет:
— Боже мой, Франк, ты стал настоящим мужчиной, а тогда был совсем мальчиком… Может, потому все у нас так и получилось? Будет ли нам хорошо с тобой, Франк?
— Это зависит от тебя.
— От меня больше ничего не зависит, клянусь… Я люблю тебя, а все остальное было ошибкой. Сможешь ли ты любить меня по-прежнему, Франк?
— Я буду любить тебя.
— Люби меня, милый! В октябре мне обещали небольшую квартирку: крохотная гостиная, кухня и комнатка для Пии. Правда, есть еще помещение, где можно оборудовать ванную, но этим придется заняться нам самим. Ты будешь со мной, когда я переселюсь?
— Я буду приезжать к тебе, — обещает Франк. — А ты… ты переедешь ко мне, если мне удастся получить квартиру там, где я служу?
— Конечно, — шепчет Гунда, и он гладит ее красивые волосы, отливающие медью.
— Но ты должна принадлежать мне одному, — говорит Франк. — Хочешь быть моей, только моей?
Гунда прижимается к нему всем телом, кладет голову ему на плечо…
Около полудня они отправляются завтракать в ресторан при гостинице. Через разрисованные окна на столик падает неяркий свет. На Гунде плотно облегающее темно-коричневое платье с большим декольте, шею ее украшают деревянные одноцветные бусы. Гунда сидит по правую руку от Франка, и когда он поднимает глаза, то замечает, что она время от времени поглядывает прямо перед собой, а нож держит жеманно, оттопыривая мизинчик.
Франк косится влево и видит мужчину лет тридцати с темными, довольно длинными волосами, который, сложив на столе руки, настойчиво буравит Гунду взглядом.
Франк кивает в сторону незнакомца и спрашивает:
— Ты знаешь его?
Гунда поднимает глаза и делает удивленное лицо:
— Этого? Нет. Не понимаю, чего он так рассматривает меня.
— Тогда, может, ты сядешь к нему спиной?
Гунда смотрит на Франка, кладет вилку и нож на тарелку и отвечает со смехом:
— Если ты и в самом деле хочешь, то я пересяду. Но сколько же раз придется мне пересаживаться, когда мы будем жить вместе, Франк? Ты радуйся, что я у тебя такая…
— Чему же тут радоваться? — недоумевает он, но в глубине души чувствует, что в известном смысле она, наверное, права. Он поворачивается к незнакомцу и смотрит на него до тех пор, пока тот не отводит смущенно глаза.
Так-то лучше… Майерс берет чашку с кофе и думает о том, что нелегко, ох как нелегко будет ему с Гундой…
45
Роте предстоит провести важное учение, которое должно стать образцовым для всего полка. Подготовка поручена Юргену. Он отдает приказы и боевые распоряжения, определяет порядок связи и управления огнем, изучает карты, тактические схемы, повторяет нормативы и формулы.
Потом он контролирует работу сержантов — никаких ошибок, все действуют уверенно и точно.