Цвайкант устраивается поудобнее и перебивает рассказчика:
— У меня было достаточно времени изучить тебя, и твоя душа передо мной — как раскрытая книга. Поэтому мне нетрудно понять смысл твоих высказываний… А что будет с тобой, когда уйдешь в запас?
— Мое дело проще простого, — отвечает Мосс. — Я вернусь сюда и женюсь на Пегги. Это решено. Пойду в бригаду Рыжего. Будем работать и жить, жить и работать. А вечерами пить вино и петь песни — по крайней мере раз в неделю. Это дополнение необходимо, а то ты опять найдешь в моих рассуждениях какое-нибудь темное пятно, которое требуется осветить. Не знаю, разделяешь ли ты мои чувства, Светильник, но это здорово — работать в коллективе, где с каждым ты готов пойти в огонь и в воду. Да еще такая девушка, как Пегги… Понимаешь, о чем я говорю?
— В какой-то мере тебе можно позавидовать. Только будь осторожен.
— В чем?
— Не превратись в мещанина, — предостерегает Вагнер. — Одного из тех, кто забьются в теплую конуру и твердят: «Пусть остальные делают что хотят, все равно ничего не изменится». А теперь я предлагаю часик поспать.
Вскоре на лесной поляне воцаряется тишина.
Юргену в эту осеннюю ночь не спится. За час до полуночи он поднимается и приказывает разбудить Цвайканта, который исполняет обязанности связного.
В карауле двое солдат из отделения Барлаха. Они охраняют покой товарищей.
Воздух теплый, даже дуновения ветерка не чувствуется. В темном небе светит луна, а в просветах между вершинами деревьев мерцают звезды. Юрген и Цвайкант сидят, прислонившись спинами к стволам елок, неподалеку виднеется силуэт бронетранспортера. Водитель спит, положив руки и склонив голову на руль.
— Прямо-таки романтическая ночь, не правда ли? — тихо произносит Юрген.
— Почему «прямо-таки», а не просто «романтическая»?
— Потому что романтика исчезнет, едва загрохочет оружие, заревут моторы, заработает рация.
— Понятно. Позвольте осветить еще один пункт.
Юрген отмахивается:
— Осветите его в другой раз, а сейчас объясните, откуда взялась ваша манера выражаться. Она кажется старомодной, я бы даже сказал, архаичной. Например, фраза, которой вы обязаны своим прозвищем, напоминает мне изречение из старого фолианта.
Цвайкант смеется:
— Так оно и есть. Фраза эта меня так восхитила, что я взял ее на вооружение.
— «Восхитила», «на вооружение»… Мне кажется, вы нарочно употребляете такую терминологию. А что скрывается за ней? Своего рода романтика?
— Способ человека выражать свои мысли содержит определенную позицию. Мой — тоже… Я использую те термины, которые мне кажутся наиболее подходящими для выражения моих мыслей. В нашем языке, например, есть немало слов, способных выразить радость, но значительная часть молодежи ограничивается одним словом — «фартово», сводящим на нет всю гамму эмоций.
— Не слишком ли строго вы судите?
— Лучше судить слишком строго, чем поверхностно. Это касается всех сторон жизни. Извините…
— А почему вы извиняетесь?
— Потому что мое высказывание носит общий характер, никого конкретно я в виду не имел, — тут же заявляет Цвайкант.
— Но разговоры обо мне во взводе ведутся, не правда ли?
— Да, — нехотя признается собеседник, и Юрген чувствует, что тема ему неприятна.
— И что говорят?
— Всякое. Сколько людей, столько мнений. Это обычное явление. Но многим не очень нравится, что человек, который по должности отвечает за соблюдение не только уставных требований, но и этических норм, сам же их нарушает. В связи с этим возникает вопрос: соблюдает ли он вообще этические нормы?
— Стало быть, ребята перестали меня уважать?
— Нет. Ребята ценят ваши военные знания и способности, музыкальный талант, уважают вас как человека. Но ведь командир — пример для подчиненных во всем. На него равняются остальные. Неплохо было бы, товарищ лейтенант, если бы вы урегулировали свои личные дела.
В два тридцать объявляется боевая тревога. Темно хоть глаз выколи, небо заволакивают тучи, порывы ветра предвещают долгожданный дождь. На марше взвод выполняет задачи охранения. Машины идут по незнакомой местности, подфарники освещают впереди лишь несколько метров разбитой колесами и гусеницами лесной дороги.
Вдруг на проезжей части возникает человеческая фигура — майор-посредник с повязкой на рукаве. С ближайшей просеки выползает штабная машина. Водитель нажимает на тормоза, и машина останавливается.
— Кто ваш заместитель? — спрашивает майор.