Когда Юргену подают ужин, сосед наклоняется над столиком и заговорщицки спрашивает:
— Ты насчет охоты как?
— Да как сказать… Когда-то читал Ливингстона и Линса. Довольно поверхностная писанина…
— Не о том речь! — стучит пальцами по столу Фрейд. — Я имею в виду настоящую охоту, а не ее описание. Ты даже представить себе не можешь, сколько в наших краях дичи!
— Ты охотник?
— Охота — единственное, что меня поддерживает, дружище! Не будь ее… — Обер-лейтенант недоговаривает и начинает помешивать остывший кофе.
Умолкает и Юрген. Он разглядывает соседа. Предрасположен к полноте, в черных волосах нет и намека на седину.
— Ты с аттестатом зрелости? — спрашивает Фрейд, не поднимая глаз.
— Конечно. А как же иначе?
— Да, сейчас все с аттестатами… А моя молодость пришлась на другие времена… Но я хочу попробовать еще раз… в вечерней школе. Надо нагонять, хотя иногда мне кажется, что уже поздно.
— Сколько лет ты здесь? — спрашивает Юрген.
— Седьмой год. Сладко, думаешь? Семь лет службы, и каждый год одно и то же. Теперь ты можешь представить, что значит для меня охота.
— А семья у тебя здесь?
— Естественно. Но это не меняет дела. Придешь домой и, если малышки не замучают своими домашними заданиями, непременно заснешь у телевизора…
Юрген продолжает исподтишка разглядывать соседа: поперек высокого лба пролегла глубокая складка, выступающие скулы и массивный подбородок придают лицу волевое выражение. Китель, кажется, с трудом обтягивает мощные плечи, над портупеей нависли складки жира. «Обер-лейтенанту лет тридцать, а может, и больше, — думает Юрген. — Почему же он всего лишь командир взвода?»
— Мне кажется, мириться с обстоятельствами не следует, — говорит Юрген. — Это равносильно капитуляции. Прости, но, случись подобное со мной, я бы воспринял это как конец всему…
Фрейд поднимает голову:
— Полагаешь? Я тоже так думал, когда начинал здесь. Был на семь лет моложе, на полцентнера полегче, да и на голове волос было побольше. Тогда можно было пробовать…
Его слова звучат неким упреком, но Юрген его не принимает и спрашивает, кто по профессии жена Фрейда.
— Чертежница. Вернее, была чертежницей. Видишь ли, четверо детей — не шутка. Забудешь и техническое черчение… Да и кому нужны ее знания в нашей дыре?.. Ну, я пойду, а то в три часа вставать. Заходи как-нибудь. Дома наши рядом.
Оказывается, у обер-лейтенанта удивительно легкая походка. Юрген все еще сидит за столиком и пытается привести в порядок свои мысли: обер-лейтенант ему явно симпатичен, но после его ухода остается какое-то неприятное чувство. Юрген испытывает внутреннее беспокойство, однако не может объяснить почему.
Чуть позже Юрген влезает в бронетранспортер и устраивается позади командира роты. Не доезжая до деревни, они сворачивают и трясутся по разбитой полевой дороге в сторону леса, силуэт которого резко выделяется на фоне еще светлого горизонта. Воздух сейчас свежее и чище, чем днем, он пропитан запахами сырой земли. Юргену кажется, что вот сейчас Ригер начнет приставать с вопросами: что да как, каковы первые впечатления, начнет давать рекомендации, как вести себя… Но капитан молчит, только дает лаконичные указания водителю Ибольду.
В лесу дорога становится просто несносной: глубокие лужи, из которых, словно острова, выступают каменистые бугры. Юрген цепляется за верхний поручень и упирается ногами, пытаясь самортизировать толчки. Так продолжается до тех пор, пока лес не отступает и они не выезжают на открытое пространство. Бронетранспортер останавливается, и капитан приказывает Ибольду ждать их.
— Дальше на своих двоих, — говорит он Юргену. — Это так называемая Берестяная пустошь, здесь расположен наш учебный плац. Город в низине — это Бланкенау.
Юрген смотрит на огни, мерцающие где-то далеко внизу, на их причудливое отражение в небе. Ночь тиха. Лишь временами откуда-то справа доносятся приглушенные голоса, хруст сломанных веток.
— Думаю, будет правильно, если старшина доведет занятия до конца. Вы не против? — спрашивает Ригер.
— Нет, не против.
— Вот и отлично! Идите за мной и будьте внимательны.
Они направляются вдоль опушки леса. Неожиданно Ригер шепчет:
— Стой! Глезер здесь.
Юрген ничего не видит, но до него доносится приглушенный раздраженный голос:
— Бог ты мой, хотел бы я знать, когда же ты наконец станешь настоящим парнем? Подсовываешь под пузо чуть ли не сосну, вместо того чтобы слиться с землей. Скажешь, не так, товарищ Барлах?