— Отвратительно, Кингстон, — со смехом говорит Алекс.
Линдси закатывает глаза, как будто ей жаль тратить время на Алекса и Анну.
— Пойдем, Сэм.
Она прикарманивает печенье с предсказанием и разламывает на улице.
— «Счастье придет, когда его не ждешь».
Прочитав это, Линдси кривится, и я хохочу. Она комкает листок и бросает на землю.
— Чепуха.
Я глубоко вдыхаю.
— От здешнего запаха меня всегда тошнит.
Еще бы, ведь в ресторанчике пахнет несвежим мясом, дешевым маслом и чесноком. Облака на горизонте медленно расползаются, делая пейзаж серым и размытым.
— Можешь не объяснять. — Линдси прижимает ладонь к животу. — Знаешь, что мне нужно?
— Большая порция лучшего деревенского йогурта! — восклицаю я.
Звучит намного приятней, чем «Ти-си-би-уай».
— Точно, большая порция лучшего деревенского йогурта, — эхом отзывается Линдси.
Мы обе продрогли, но все равно заказываем двойные шоколадные мягкие замороженные йогурты с карамельной и шоколадной крошкой, которые съедаем по дороге в школу, дуя на пальцы, чтобы не отморозить. Алекс и Анна уже ушли из «Хунань китчен», но мы снова натыкаемся на них в Курительном салоне. До начала восьмого урока осталось ровно семь минут, и Линдси тащит меня за теннисные корты выкурить по сигаретке. Я не вслушиваюсь в ссору Алекса и Анны, но мне кажется, что они ссорятся. Анна опустила голову, а Алекс держит ее за плечи и что-то шепчет. Сигарета в его руке вот-вот подожжет ее тусклые коричневые волосы; так и вижу, как ее голова вспыхивает, словно спичка.
Линдси докуривает, и мы бросаем упаковки из-под йогурта прямо на землю, на мерзлые черные листья, смятые сигаретные пачки и полиэтиленовые пакеты, залитые дождевой водой.
Я тревожусь из-за сегодняшней ночи — наполовину от страха, наполовину от предвкушения, — как бывает, когда слышишь гром и знаешь, что в любую секунду молния разорвет небо, пронзая облака своими клыками. Зря я прогуляла английский. У меня освободилось время на раздумья. А размышления еще никому не шли на пользу, что бы там ни говорили родители, учителя и чудаки из научного клуба.
Мы огибаем корты по периметру и идем по Аллее выпускников. Алекс и Анна все еще стоят, полускрытые спортивным залом. Алекс курит по меньшей мере вторую сигарету. Определенно, они ссорятся. Я испытываю мгновенный прилив удовольствия: мы с Робом никогда не ссоримся, разве только по пустякам. Это что-нибудь да значит.
— Неприятности в раю, — замечаю я.
— Больше напоминает неприятности на парковке для трейлеров, — уточняет Линдси.
Мы пересекаем учительскую парковку, срезая путь, и видим мисс Винтере, заместителя директора. Она рыщет между машин в надежде отыскать курильщиков, которые не успели или поленились дойти до Салона и попытались спрятаться между старыми учительскими «вольво» и «шевроле». У мисс Винтере настоящий пунктик насчет курильщиков. По слухам, ее мама умерла от рака легких, эмфиземы или типа того. Если мисс Винтере застукает кого-то за курением, то обязательно оставит после уроков три пятницы подряд, без вариантов.
Линдси лихорадочно роется в сумке в поисках «Трайдента» и закидывает в рот сразу две подушечки.
— Черт, черт.
— За один только запах тебе ничего не сделают, — успокаиваю я ее.
Ей и самой это ясно, но она любит устраивать представления. Забавно, что можно знать друзей как облупленных и все равно играть с ними в одни и те же игры.
Она не обращает внимания, лишь выдыхает:
— Ну как?
— Как на ментоловой фабрике.
Мисс Винтере пока нас не заметила. Она идет по рядам, время от времени нагибаясь и заглядывая под машины, как будто кто-то может лежать там и курить. Вот почему за глаза ее называют Никотиновой Фашисткой.
Я медлю и оборачиваюсь на спортивный зал. Мне не особенно нравится Алекс и совсем не нравится Анна, но любой, кто учился в средней школе, понимает, что надо держаться вместе против родителей, учителей и копов. Это одна из пресловутых невидимых линий: мы против них. Есть вещи, которые просто знаешь, и все. Например, где сидеть, с кем общаться и что есть в столовой. Ты даже не задаешься вопросом, откуда тебе это известно. Если вы понимаете, о чем я.
— Может, вернемся и предупредим их? — предлагаю я.
Подруга останавливается и щурится на небо, будто размышляет.
— К черту, — наконец произносит она. — Пусть сами о себе позаботятся.
Звенит звонок на последний урок, словно подчеркивая ее правоту, и она пихает меня в бок.
— Скорее.