Том нахмурился ещё сильнее, злясь на своего приятеля. Пройдя несколько домов, он вышел к небольшой площади, за которой виднелся зимний сад, со стоящими голыми деревьями, а на земле валялись кучи серых и мокрых листьев. Место было неплохим для подобного мероприятия, бесспорно. Это была южная окраина Берлина, здесь в большинстве своём жили волшебные семьи, любившие жить в квартирах, а вокруг было множество магических переулков. Город сильно отличался от привычного Лондона хотя бы тем, что волшебники из Англии не любили селиться рядом с магглами и предпочитали отдельные дома квартирам.
Том прошёл по площади, не обращая внимания на волшебников, собравшихся здесь, и стал углубляться в сад, где и должно было состояться его собрание. Снова его пробила в груди острая боль, которая мгновенно прекратилась. Что с ним? Может быть, мисс Руквуд что-то заподозрила в нём и подсыпала какое-то зелье?
Нет, не может быть. Он видел её искренние, наполненные восторгом глаза, которые влюблённо разглядывали его всё время, пока Том вёл с ней беседу. К тому же она дала ему много информации и, если бы она знала, кто перед ней, то не стала бы выдавать секреты своего брата. Или это была ловушка, и его всё-таки ждёт нападение в случае, если выступление перед публикой покажется властям слишком опасным и нежелательным? Нужно предупредить Лейстрейнджа, чтобы все были готовы к защите.
Брови на лице волшебника сдвинулись сильнее – его стало странно мутить. Почему именно сейчас, накануне важного разговора с немецкими волшебниками? Том запустил руки в карманы и пошёл по аллее, опустив голову вниз. Он пытался сосредоточиться на своей речи, которая должна была стать ещё одной важной деталью для достижения цели. Если ему удастся завоевать доверие собравшихся волшебников, которые острее всего переживают времена войны, живя или находясь в Германии, то его путь будет в несколько раз легче. Важно, чтобы каждый второй, а лучше всего, каждый первый начал узнавать его и восторгаться его идеями.
Снова укололо в груди, но в этот раз слишком остро и пронзительно. Боль больше не исчезала, а только усиливалась, стремительно развивая мощность с каждым мгновением. Том остановился, вцепившись в пальто в области, где находилось сердце. Становилось невыносимо больно, зубы сжались до скрипа, сдерживая болезненный крик. Вот, чёрт! Неужели он прокололся с Астрид Руквуд? Чёртова девчонка! Значит, это будет ловушкой!
Том не сдержался и упал коленями на мокрый асфальт, усыпанный листьями. В груди что-то разрывалось, причиняя невыносимую боль. Неужели это яд? Хотя нет, яд на него не мог подействовать, ведь Том каждый день принимает антидот от большинства известных ядов и опасных зелий. Разве что отрава была очень редкой и сильнодействующей.
Хотелось прямо сейчас же добраться до девчонки и задушить её голыми руками. Боль раздирала каждый участок тела, каждый волокон нерва. Она была невозможной.
И неожиданно Том осознал, что это могло быть кроме яда.
С глухим стоном он дрожащей рукой проник во внутренний карман пальто и медленно достал оттуда диадему – крестраж, который он сделал две недели назад, убив в Албании какого-то местного маггла. Диадема Кандиды Когтевран была горячей на ощупь и блестела в руках. Это был его пятый крестраж, который забрал из него всю человечность, ранее мешавшей с жёсткостью выкладывать брусчатку для своего намеченного пути. Он вложил в неё все трепетные чувства, которые могли бы ему мешать гоняться за своей целью, и наложил на неё защиту – заклятие тёмной магии, которое привело бы его к волшебнику, обнаружившему его секрет. Очевидно, где-то Том был убит, пытаясь воскреснуть, или кто-то открыл всю свою душу крестражу.
В голове завертелось множество вопросов, а на задворках сознания пробудился страх, который всё быстрее и быстрее омрачал рассудок молодого волшебника. Он чувствовал, как кроме острой боли в груди, его пронизывает и страх, и жалящее чувство – оно стремительно усиливалось, наполняя сердце чем-то необычайно страстным и волнительным. Эти ощущения резали грудь, протыкали душу насквозь, как кинжал. Это чувство было сладким и в то же время мучительным. Оно было слишком мощным, необъятным, страшным и продолжало дальше увеличиваться в размерах. Короткий и болезненный стон сорвался с губ, и Том зарычал, понимая, что не может вдохнуть ни крупицы воздуха от охвативших его чувств. От страданий было невозможно дышать. Боль раскатывалась по всему телу, словно к Тому применили Круциатус или даже хуже того.
Ему стало страшно за то, что он мог ошибиться в магии. Что, если подвёл себя к смерти? Он так не страшился даже когда расщеплял душу на третий осколок, не зная, к чему это может привести. То заклинание, которым он взялся защитить крестраж, было неизвестным и никакой доступной информации о себе не несло. По описанию он должен был оказаться в другом мире и в другом времени, там, где воспользовались его крестражем, но проблема была в том, что ни один волшебник не упоминал о самом действии заклинания и, более того, в этом даже никто не практиковался. Не было ни единого примера с перемещением во времени и с благополучным исходом по завершению действия магии. Что происходит с волшебником, исчезнувшим в своём времени? Что становится с ним в чужом мире? Можно ли вернуться назад? И какого чёрта такая адская боль?!
Идиотская привычка пробовать всё на себе. Да, в книгах многое не пишут, и приходится всё испытывать на своей шкуре, но, может быть, не пишут, потому что назад пути нет или вообще впереди ждёт неминуемая гибель, и некому это описать?
Зубы сводит, и Том протяжно завывает, понимая, что от сконцентрированной во всём теле боли у него портится зрение, и серые безжизненные листья начинают рябить в глазах. Все звуки куда-то исчезают, оставляя глухую тишину, как при мощном взрыве. Цвета расплываются, превращаясь в густой оттенок мрачного и тучного неба, и Том уже не видит ничего вокруг, но чувствует под собой холодную поверхность, и вдруг в голову влетают миллионы мыслей и видений. Они начинают кружить в бешеном порыве, создавая настоящий хаос, и Том не может задержать ни одну мысль – они его разрывают, душат, раздалбливают на куски. Диадема, сжатая в ладони, становится ещё горячее, и мир настигает чёрная незыблемая волна, поглощая всё на своём пути.
Наконец, боль отходит сначала от кончиков пальцев, затем от всего остального, концентрируясь только в груди. Мысли задерживаются, формируются в точные воспоминания и реалистичные картины, которые быстро пролистываются его воображением. Темнота и тишина отступают, возвращая обратно все оттенки мира и тона звуков, и Том понимает, что может дышать, и делает глубокий вдох.
Вдыхая морозный воздух, он вдыхает что-то невероятно приятное и трепетное, страстное и волнительное, но ужасно сдавливающее и дерущее всю душу, выворачивая её наизнанку. Том привыкает к яркому свету, различает под своей ладонью сухой асфальт и задыхается от необузданного внутреннего тепла, одолевающего всю боль. Тепло заглушает все болезненные чувства, заставляя их исчезнуть, и растекается по всему телу вместе с закипающей от него кровью. Тепло становится слишком горячим и невыносимым. Оно жжёт сердце, заставляя издать томный и тихий стон. Прерывисто дыша, Том чувствует, как невероятное количества тепла начинает плавить всю его сущность, и появляется странное чувство, похожее на жажду, которую испытывает заблудший в пустыне путник в поисках воды. Его подташнивает от того, что внутри сидящее чувство пытается вырваться наружу и притянуться к чему-то незримому и неизвестному, а спустя несколько мгновений он вспоминает к чему, понимает это и с мучительным стоном шепчет:
— Твою мать, Грейнджер!..
Ждать тебя до слез, считая часы —
Это для меня больше, чем любовь, больше, чем ты,
Но меньше, чем я.
Разведя мосты, что ты увидишь сквозь скрещенные колья марсовых полей —
Битые мечты — просто осколки снегопадов, выпавших в прошлом веке дней.
Они будут ждать тебя. Ты придешь — они будут ждать тебя.
Если дышишь теплом.
Animal ДжаZ — “Если дышишь”