Гермиона едва сдерживала слёзы, вызванные болью в ноге, но продолжала стоять неподвижно, гневно сверля взглядом Лаванду. Та поднялась с кровати и поморщилась при виде крови.
— Я не раскидываю свои вещи, Грейнджер!..
— А как, по-твоему, я напоролась на него?! Дурная твоя голова!
— Да как ты смеешь со мной так разговаривать?! — взвизгнула Лаванда, поравнявшись с Гермионой.
— Ты другого отношения к себе не заслуживаешь! — проскрежетала та.
— Гадина! Неуклюжая гадина! — всплеснула руками Лаванда в порыве злости.
— Тупоголовая истеричка! — в ответ воскликнула Гермиона и оттолкнула от себя Лаванду.
— Ах ты!.. — начала та, готовая кинуться на Гермиону, но она её тут же перебила.
— Только попробуй, Браун, — твёрдым и холодным голосом остановила её та, выхватив волшебную палочку из кармана домашних штанов и направив ей в лицо.
Лаванда пошатнулась и опустила руки.
— Тебе это так просто не сойдёт с рук, — прошипела она, сжимая кулаки и пыхтя от ярости. — Я расскажу об этом Рону и…
— Да, хоть всему факультету расскажи, идиотка! Пускай все знают, как ты обращаешься с подарками своего обожаемого Бон-Бончика!
— Сломала его ты! — истерично взвизгнула Лаванда, судорожно глотая воздух.
— А ты не уследила за ним!
— Дрянь!
Гермиона охнула и решительно сделала шаг в сторону Лаванды, прикусывая губу от того, что наступила на раненную ногу. Осколки сильнее впились в стопу, из глаз брызнули слёзы, а ладонь Гермионы тут же резко ударила щеку Лаванды, да с такой силой, что та отшатнулась и едва удержалась на ногах.
— Эй! Эй! — грубо окликнула их Парвати, вставая со своего места.
Она быстро оказалась между Лавандой и Гермионой, вытягивая руки в разные стороны, чтобы ни одна из них не предприняла попытку наброситься на другую.
— Вы с ума сошли? — с изумлением воскликнула Парвати, сначала посмотрев на Лаванду, которая тряслась от злобы, держась за свою щеку, а затем на Гермиону, у которой гневно сверкали слезящиеся глаза, неотрывно смотрящие на противницу.
— Лучше уйди, — прошипела Гермиона.
— Я запомнила, Грейнджер, — прошипела в ответ Лаванда.
— Успокойтесь! — пыталась остановить конфликт Парвати.
Несколько секунд Лаванда и Гермиона пристально смотрели друг на друга озлобленными взорами, затем Гермиона посмотрела на Парвати таким взглядом, словно видела её впервые и не понимала, что она тут делает. После этого она сделала шаг назад и, хромая, направилась в ванную. Как только дверь за ней закрылась, Гермиона ощутила тошноту от охватившей боли, которую она не замечала, пока скандалила с Лавандой. Быстрым движением наложив чары не слышимости на дверь, Гермиона позволила себе выплеснуть все эмоции, что скопились за эти десять минут её жизни: она яростно зарычала от адской боли в ноге и дичайшей злости от происходящего. Было мощное желание крушить всё на своём пути, лишь бы прекратилась эта ужасная боль.
Гермиона треснула кулаком в стену и почувствовала, как стало больно руке. Легче не стало, а, наоборот, ещё хуже, и она ощутила внутреннее бессилие, которое заставило разрыдаться. Гермиона проклинала Лаванду и проклинала этот день.
Она присела на табуретку и трясущимися руками притянула к себе раненую ногу, с которой, не останавливаясь, текла багровая кровь. Взглянув на рану, Гермиона тут же зажмурилась: ей было страшно смотреть на то, что произошло с её ногой. Такой глубокой и огромной раны ещё не было никогда в жизни. Приходилось лихорадочно соображать, что делать, но ничего нормального в голову не приходило.
Несколько минут Гермиона провела в слезах, меланхолично покачиваясь и крепко сжимая ногу, молясь, чтобы боль отпустила её. Затем она осознала: боль не исчезнет, пока не исчезнут из стопы острые осколки. Трясущимися пальцами она схватилась за самый крупный из них и резко выдернула. Острая боль заставила зарычать грудным голосом. Слёзы мешали разглядеть другие осколки, и Гермионе пришлось потратить слишком много времени, чтобы вытащить их из раны. Она потратила невероятно много сил, борясь с болевыми ощущениями, и пока дрожащие руки промывали рану, ей стало настолько плохо и злостно, что в глазах заискрились звёзды, а к горлу подступила тошнота. Ей было очень плохо. Она хотела, чтобы хоть кто-то смог успокоить и остаться рядом с ней. Она нуждалась в помощи, понимая, что на восьмой день этого сумасшествия уже не справляется с собой.
Гермиона рыдала от боли, злости, одиночества, бессилия. Она чувствовала, как больше не может сдерживать приступы слепой и бездумной ярости. Гермиона не могла больше контролировать ситуацию, и ей больше не хотелось задумываться о последствиях своих слов и действий. Уже было настолько плевать, как будет проходить этот день, что самообладание резко дало трещину. Это был предел. Это было безвозвратно.
Потратив два мотка бинтов, Гермиона осторожно поставила свою ногу на пол и слегка перевела на неё вес. Было больно. Очень больно.
Она подошла к зеркалу и взглянула на себя. Губа была глубоко прокусана, а подбородок в кровавых разводах. Видимо, она даже не заметила и не ощутила боль, когда поранила нижнюю губу своим клыком. Набрав в ладони воду, Гермиона вытерла лицо и глубоко вздохнула, снова посмотрев на своё отражение. Глаза опухли, а радужка имела густой чёрный цвет, словно кто-то вылил туда банку краски. Во взгляде не осталось ничего тёплого. Том был прав – прогибаясь под обстоятельствами и своим настроением, она менялась.
Вспомнив о нём, Гермиону снова захлестнула бешеная ярость. Перед глазами оказалось не отражение её чернеющих глаз, а антрацитовый взгляд, который исчез так же быстро, как и появился. Гермиона отшатнулась и схватилась за умывальник, внимательно вглядываясь в свою отражённую копию. Впервые она ощутила странное и ничем не объяснимое чужое присутствие, которое вызвало цепенеющий страх, но наряду с этим чуждое облегчение, заставившее прекратить рыдать, вдыхать воздух глубоко и ровно, словно уверяя, что сейчас всё в порядке и хуже с ней уже ничего не случится.
Бешеная ярость стремительно сменялась страхом. Она никогда не думала, что может бояться какого-нибудь человека сильнее, чем того же лорда Волан-де-Морта, уже больше полугода наводившего на всех волшебников ужас и страх. Происходили постоянные исчезновения людей, убийства, но, несмотря на это, она больше не испытывала такого страха от существования лорда Волан-де-Морта, как от неизвестного и совсем незнакомого ей Тома. Тёмный волшебник не мог её больше никаким образом пугать и заставлять бояться его хотя бы потому, что даже у лорда Волан-де-Морта повторялся этот чертовский день, как и у остальных. Этот день проживали по-другому только она и только Том.
Вдруг рассудок так стремительно прояснился, что Гермиона не сдержала тихого возгласа. Если Том сказал ей, что диадема принадлежит ему, а про неё она ничего не может найти, то нужно было искать именно про Тома! Но что она о нём знала?
Она смогла ярко представить в своей голове то, как выглядит Том. Его лицо было слишком гладким и ровным, и когда он замирал в неподвижности, казалось, будто он был скульптурой, высеченной самыми искусными мастерами, когда-либо жившими за весь период существования человечества. Внешность Тома можно было сравнивать с описанием древнегреческого бога Аполлона, разве что вместо золотистых волн с его головы спадали тёмные. Впервые Гермиона признавалась себе, что Том был слишком хорош собой, но впредь, она решила стараться не обращать на это внимание, потому что всё лучшее в нём затмевало его насмешливое отношение к ней и страх, который он вызывал в ней. Безусловно, он был красивым и мог быть невинным, как какой-то ангел, спустившийся с небес в этот чёрствый мир, но стоило ему показать свою насмешливую улыбку или взглянуть на неё смеющимися глазами, и этот ангел превращался в самого настоящего беса, который гармонично поддерживал творящийся кругом хаос. Кем же он был? Гермиона подумала, что, наверное, он был притягательным. Все бесы притягательны снаружи, имея извращённую сердцевину внутри.
Как она могла узнать, кто такой Том, если знала только его имя?
Гермиона увидела свои сощурившиеся глаза, пристально смотревшие на неё в отражении. Она немного знала о нём. Например, он учился в Хогвартсе и был отличником. Не так много студентов оканчивали школу с отличием, и все их имена были внесены в библиотечный журнал, в котором шла запись о том, кто завоёвывал кубки школы, кубки по квиддичу каждый год, а также личные блистательные знания и заслуги перед школой. Вот она – ниточка, которая может привести её к тому, кто такой Том.