Размышляя над этим, Гермиона на некоторое время забыла про то, зачем здесь вообще оказалась. Она так сильно углубилась в анализ жизни тёмного волшебника, что неотрывно смотрела сквозь написанные строчки в журнале и ничего не видела ни перед собой, ни вокруг себя.
— Я думал, ты додумаешься порыться в этих записях не раньше, чем через недели две-три.
Тихий голос, прозвучавший над ней, заставил вздрогнуть от неожиданности и резко подскочить с места. Гермиона тут же почувствовала, как её макушка врезалась во что-то твёрдое.
— Тише-тише, — спокойно продолжил говорить за её спиной.
Чужие руки в это же мгновение легли на плечи, с силой заставляя сесть обратно. Она быстро повернула голову в сторону и посмотрела на Тома, который развернулся к ней лицом и облокотился одной рукой на стол.
— Ты чересчур сообразительна, — медленно протянул Том, словно пробуя слова на вкус.
Гермиона, не раздумывая, захлопнула журнал и откатилась на лавке подальше от него. Её охватила злость и паника. Он снова следил за ней и не давал покоя.
Подумав о том, что Том безмятежно врал в глаза всё это время, Гермиона вспыхнула и не сразу смогла разжать челюсть для того, чтобы выразить весь гнев и негодование. Секунды незамедлительно шли, и она видела, с каким любопытством он ожидает от неё первых слов, которых было так много, что она не знала, что высказать ему в первую очередь. Наконец, Гермиона преодолела в себе оцепенение и яростно воскликнула:
— Какого чёрта ты опять здесь?!
— Ничто не может мне мешать быть там, где мне хочется.
Слабая насмешливая улыбка стала проявляться на его губах, отчего стало так тошно, что хотелось впасть в беспамятство, лишь бы не видеть это скульптурное ровное лицо, смотрящее на неё бесноватыми смеющимися глазами.
— Ты!.. Ты меня обманул! Снова обманул! Ты солгал!..
— А почему я не могу тебе лгать? — спокойно спросил в ответ Том.
От его взгляда не укрывалось ни одно движение Гермионы, которая стала задыхаться от накатившей на неё лавины безудержного гнева. Она подскочила с места и грудным голосом продолжила:
— Никакой ты не отличник! Тебя нет в списках!..
Гермиона замолчала, подбирая дальнейшие слова, и этим воспользовался Том, чтобы ответить на её обвинения.
— Удивительно то, что именно в этом я тебе не врал.
— Наверняка это значит, что тебя зовут вовсе не так, как ты представился мне!
Том усмехнулся, отвёл взгляд в сторону и ничего на это не ответил.
— Послушай, чёртов ублюдок, — зашипела Гермиона, делая шаг вперёд и забывая про инстинкт самосохранения, — я не собираюсь больше выслушивать ни единую твою ложь…
Договорить яростную мысль Гермиона не успела.
Том в одно мгновение оказался возле неё, а его руки оттолкнули её назад с такой силой, что Гермиона не удержалась на ногах и упала. Ударившись больно руками об пол, которые вовремя подстраховали от падения на копчик или спину, она почувствовала, как в кисти и локте очень резко появились болезненные и острые ощущения. Было чувство, что, из-за перенесённого всего веса тела на руки при падении, её правая лучевая кость треснула. Гермиона взвизгнула от острой боли и вздёрнула руки выше, пытаясь рассмотреть их сквозь появившуюся пелену слёз.
Это было очень больно. Казалось, внутри локтевой части что-то дробилось и стонало. Холод окутал всю внутренность, а ледяная ладонь тряслась от пережитого шока. Гермиона аккуратно обняла левой рукой правую, пытаясь прижать её к себе, сдерживая громкий стон. Но касание к руке было ещё болезненнее, поэтому она быстро выпустила её и опустила вниз, пытаясь почувствовать расслабление, чтобы внутренняя боль хоть немного утихла.
Как только Гермиона зажмурила глаза и затаила дыхание, борясь с болезненными спазмами, она почувствовала, что в левую здоровую руку вцепились пальцы Тома и с силой потянули наверх. Она встала с пола.
И лучше бы не вставала.
Том грубо схватил её за шиворот платья и куда-то повёл. Первый шаг на раненную ногу пришёлся очень остро и болезненно, и Гермиона всхлипнула. Она пыталась остановиться, потому что с такой скоростью физически не могла идти, но Том тряхнул её на себя, чтобы та не отставала, и ей показалось, что тысячи осколков стали впиваться в раненную стопу. Успокоившиеся раны снова обнажались, и их вскрытие сопровождалось адской болью, которая затмевала даже боль в страдающей руке.
Она не могла оттолкнуть его от себя, потому что больная рука была так слаба и так сильно стонала, что, казалось, Гермиона потеряла над ней контроль. Другая рука элементарно не дотягивалась до Тома, и в истерике она понимала, что ничего не может сделать.
Гермиона пыталась остановиться, пыталась упасть к земле, лишь бы не чувствовать эту ужасную боль в ноге, но Том невозмутимо тянул её за собой.
Они шли по коридору, по лестницам, по залам, и для Гермионы это была самая настоящая и самая жестокая пытка за всю жизнь. Слёзы брызгали из глаз, а с губ срывались стоны, которые стали переходить в истеричные всхлипы и вскрики, но Том даже не оборачивался назад, с безмятежным лицом продолжал вести её дальше, словно рядом с ним ничего не происходило. Лишь время от времени он дёргал на себя Гермиону, чтобы та не отставала и не пыталась завалиться на пол, отказываясь следовать за ним. Безмятежно за этим наблюдала и вся школа: по дороге им не встретилось ни единой души, кто мог бы увидеть страдания Гермионы и помочь ей. Никто!
Как же! Все были на этом идиотском квиддиче!
Гермиона где-то вдалеке своего сознания понимала, что сейчас она полностью в руках этого лживого и грубого человека, потому что нет ни единого шанса встретить сейчас хоть кого-то. Она могла кричать, и она кричала! Но это было бесполезно. Ей было плевать, куда и зачем ведёт её Том, она просто хотела, чтобы эта острая боль, которая разрывала всю душу и все нервы, срочно прекратилась. Разум был не способен сейчас думать о чём-то, кроме того, чтобы желать скорейшего окончания пытки. В середине пути она была готова сделать всё и отдать всё, лишь бы её палач перестал ковырять физические и душевные раны раскалённым ножом, загнанным в спину. Да, от такой боли казалось, что её обжигают и режут заживо.
Она молилась ему. Она просила прекратить это безумство, эту пытку. Но он продолжал вести себя равнодушно, и от этого безразличия становилось ещё холоднее.
Тошнота подступила к горлу, но она была обманчивой. В глазах уже искрились звёзды, а сквозь слёзы Гермиона не понимала, где она идёт. Вокруг сгустилась какая-то темнота и лишь прерывистые и жалостливые моления о пощаде нарушали глубокую тишину. Ей стало казаться, что она осталась одна потому, как никто ей не отвечал. Она звериным срывающимся рыком кричала, что готова сделать всё, что угодно, но в ответ настигала тишина, а чужая рука по-прежнему вела в неизвестном направлении.
В ботинке хлюпала кровь. Гермиона чувствовала, её было слишком много. Было тяжело переставлять свои ноги от тяжести, образовавшейся от неё. Но она, как тряпичная кукла, шла и глотала свою боль. Внутри всё билось в агонии. Стало казаться, что она спустилась на какой-то круг ада, который был таким же бесконечным, как и этот постоянный день.
Сколько прошло времени, прежде чем она почувствовала обречённость? Гермиона почувствовала себя так сломлено и разбито, словно сейчас оставались последние секунды перед смертью, а жгучее облегчение, словно бальзам, проникало куда-то вовнутрь, говоря, что осталось несколько мгновений, и не будет боли! Не будет пытки! Не будет тебя!
На самом деле, она близилась к обморочному состоянию, в котором царствовала темнота и спокойствие, но что-то не давало воспользоваться такой роскошью, как пропасть в другом мире, где не было пытки, не было пытающего её палача.
Гермиона уже практически не шла. Она едва ли понимала, что Том обхватил её рукой за спину, придерживая её тело, чтобы та смогла добраться до нужного места. Она уже ничего не кричала, а лишь тяжело дышала и тихо стонала. Глаза улавливали только какой-то серебристый блеск и откуда-то взявшуюся чёрную тень, поглотившую все оттенки светлого цвета, рябящего в практически полностью прикрытых глазах.