В гостиной было относительно спокойно. Младшие курсы сами разбрелись по постелям, никто их не выгонял и никто не был воодушевлён составить компанию взрослым ребятам. Что же случилось на квиддиче? Почему они вели себя так странно?
— Привет, Грейнджер, — прозвучало над головой.
— Привет, Кормак, — тут же ответила она, задрав голову наверх, чтобы посмотреть на собеседника.
Он не был весел, как раньше, но и огорчения никакого в его лице тоже не было. Его глаза смотрели на неё простодушно и ровно так же, как в один из дней, где Кормак стал ей носовым платком, выслушивая переживания и поднимая настроение своими шутками. Да, такой Кормак ей нравился.
— Почему не со всеми? — спросил он.
Гермиона пожала плечами и снова посмотрела на толпу гриффиндорцев, которые готовились попробовать виски.
— Я подумал, что тебе скучно, и… может быть, ты хочешь выпить?
Да, точно! Она хочет выпить! Она готова выпить сколько угодно, лишь бы нервы успокоились, а мысли перестали кусаться. Воспоминания так и грызли всю сущность, едва удерживая её от того, чтобы не признаться кому-то в совершённом преступлении. Она не могла так долго молчать, она не могла держать весь накал эмоций в себе.
Гермиона кивнула и проследила за тем, как Маклагген присоединился к толпе студентов, чтобы наполнить два стакана напитком. По итогу он выхватил целую бутылку из рук Невилла и вернулся к ней.
— Держи, — подал он ей стакан, который через несколько секунд стал наполняться жидкостью.
В тишине они сделали несколько глотков. Гермиона почувствовала, как горло стало согреваться, а большой ком отступать. Вздрогнув от терпкого вкуса, она опустила стакан вниз и посмотрела на собеседника, но вместо него снова увидела перед собой воспоминания: тонкая нить, ведущая… Чёрт, она сходит с ума! Гермиона тряхнула головой и второй раз посмотрела в лицо Кормаку, пытаясь видеть именно его, а не что-то другое. Нужно было поговорить, нужно было отвлечься.
— А ты почему такой отрешённый?
— Из-за игры.
— А что не так было?
— Ты разве не была на матче? — спросил он удивлённо.
— Нет, я не была, — слабо качнула головой Гермиона, опустив глаза вниз и снова пригубив виски.
— А где ты была? — слегка удивился Кормак, пристально заглядывая в лицо.
— В спальне, — ответила та первое, что пришло на ум.
О, Мерлин, какая же глупая Гермиона! Ей нужно было сказать, что она была на матче! Если начнут узнавать, кого там не было, то, очевидно, будут допрашивать таких студентов активнее, чем тех, кто был на матче. У неё не было алиби, и никто не мог подтвердить, что она весь день просидела в спальне, к тому же произошла утренняя перепалка, в конце которой она на глазах у всех вышла из гостиной. Дальше не составит труда найти студентов, которые видели, что она была в вестибюле и вышла из школы. А дальше…
Тела троих слизеринцев найдут в лесу, и убил их тот, кто выходил из замка, а Гермиона выходила. Лаванда обязательно расскажет, что та душила её, и здесь уже и думать не придётся, как указать на виновника этого события – на неё. Она приложила руку к смерти троих волшебников. Она попытается обмануть, но её разоблачат.
— Что с тобой? — спросил Кормак, глядя на дрожащий стакан в руке Гермионы. — Ты сама не своя.
Она опустила взгляд на дно стакана, глядя на него сквозь жидкость, и ощутила ужасающую пустоту.
Она давно сама не своя. Она давно потеряла себя в какой-то пропасти, тёмной и глубокой, в которой не было подъёма, а только лишь свободный полёт вниз сквозь мглу и мрак. Было ли у пропасти такое же дно, как у этого стакана? Разобьётся ли она так же, как разбивается тёмная золотистая жидкость об это прозрачное дно?
— Гермиона? — совсем рядом позвал Кормак, наклоняясь к ней.
Она подняла на него глаза и почувствовала, что не может произнести и слова. Нервы натянулись, как перетянутые струны, готовые лопнуть, а подавленность заставила сжаться не только внутри, но и снаружи. Она молчит и не знает, что говорить. Она боится, что, если заговорит, то все переживания вылезут наружу. Ей нельзя говорить. Если бы хоть кто-то убедил в том, что всё будет хорошо! Если бы хоть кто-то сказал, что это страшный сон, и скоро она проснётся в своей постели в том дне, где не будет разбитого шарика и мёртвых тел! Где поймёт, что это всё было просто кошмаром, который закончился с её пробуждением.
Ладонь Маклаггена легла на плечо и немного сжала его. Тактильный контакт был самой настоящей поддержкой. В душе появилась тень чужого присутствия, которая так сильно была необходима на протяжении этих безумных дней. Жуткое и невыносимое одиночество стало трещать и рушиться, впуская вовнутрь что-то тёплое и необходимое. Но это было лишь на несколько мгновений.
Тёплая ладонь грела плечо, но не душу. Она ломала одиночество, но не отчаяние. Она поддерживала, но не уверяла, что всё будет хорошо.
— Что случилось? — тихо спросил Маклагген.
— Наверное… то же, что и у тебя, — выдавила Гермиона, не поднимая взгляда.
Её губы нашли край стакана, и горло ощутило горечь алкоголя. Странно, в этот раз виски не бил в голову так быстро, как в тот раз. Казалось, он никак не действовал на неё вообще.
Это был шок, и в таком состоянии нервы не могли расслабиться даже под влиянием алкоголя. Значит, нужно было выпить больше.
Гермиона сделала ещё глоток, затаила дыхание и опустошила стакан до конца.
— Игра была не самая радужная, — заговорил Кормак, наливая ей новую порцию. — Уизли пропустил все мячи, наши охотники почти не забили голов, а Поттер долго не мог найти снитч.
— И как… как мы выиграли? — тихо спросила Гермиона и сделала глоток.
— Ты, наверное, уже слышала, что вместо Малфоя у них был другой ловец, который до сегодняшнего дня даже не знал, что будет играть за ловца. Малфой и два каких-то слизеринца пропали, и никто не может их найти. Капитан команды Слизерина был в гневе, загонщики у них были совсем как собаки, спущенные с цепей. Сестру Уизли чуть с метлы не сбросили. В общем, это было ужасно. Это, наверное, самая худшая игра за последнее столетие.
Кормак покачал головой и глубоко вздохнул. Его рука сильнее сжала плечо Гермионы, и он прямо посмотрел ей в глаза.
— Неужели тебя задела такая игра? Разве тебе не плевать на неё? Ты же даже не пошла смотреть.
Гермиона осознавала, что перед ней сидел настоящий Маклагген, который прекрасно понимал, что ей не интересен квиддич. Странно, даже Джинни этого не понимала, а он понимал.
— Ладно, не хочешь говорить причину своего настроения – не говори, — произнёс Кормак и отпустил её плечо.
Гермиона подняла взгляд и так отчаянно посмотрела ему в глаза, что тот приоткрыл рот и не сразу нашёлся, что сказать. Она не хотела, чтобы единственное тепло отпускало её. Тень чужого присутствия стремительно исчезала, а мучительное одиночество снова занимало всю её сущность. В голову пришла бредовая мысль, что, если она останется одна, то погибнет.
— Если тебе есть, что сказать, то… Гермиона, послушай, мы никогда не общались хорошо. Я всё ещё помню, как ты избегала меня на вечеринке у Слизнорта, хотя сама пригласила туда сходить вместе. Может быть, я тебе не нравлюсь, но ты можешь со мной поделиться тем, что тебя беспокоит. Я слышал, ты поругалась со своими друзьями сегодня утром, и, может быть, сегодня им не до тебя. Ты поэтому такая молчаливая, и даже не пошла смотреть квиддич?
Молодец, Кормак, именно поэтому! Она же поругалась с друзьями, и поэтому не пошла смотреть на их игру, хотя, на самом деле, это вынудило её оказаться на улице, сорваться на Крэбба и… нить в ладони, прерывистое дыхание, шаги в такт шагам Тома. Снова эти кошмарные воспоминания!
— Да! Да! — почти плача, пронзительно отозвалась Гермиона.
Она тут же поднесла к губам стакан и осушила его до дна, сильно поморщившись. Наверное, Маклагген не заметил или сделал вид, что не заметил, как её настигли слёзы. Гермиона сморгнула их и протянула стакан к собеседнику, чтобы тот налил ещё.