Том перестал бежать, потому что был уверен, что не ошибся. Он не мог ошибиться.
Её ужас был зудящим и неприятным. Он чувствовал его каждым оттенком своей души, каждой клеточкой своей магии, которая хотела стремительно подавить все негативные ощущения Гермионы, но он терпел, чтобы ужас максимально захватил её рассудок, не давая возможности ни одной здравой мысли промелькнуть в голове. Сейчас ей не нужно думать ни о чём. Важно только то, что она чувствует.
Том не питался её страхами и с ума сводящими неприятными чувствами. Ему важно было давить их, отдавать свою магию, которая заполоняла каждый кусочек её души и пронизывала насквозь, чтобы обратно вернуться к своему владельцу и вдохнуть жизнь для отсчёта времени. Нужно было запустить механизм времени, которым диадему наделил тот Том, что создал этот крестраж.
В первые дни, когда злость и ярость Гермионы были направлены на него, ему этого хватало, но это было не так пламенно и ярко. Это были мгновенные вспышки волшебства, которые врезались в него так же быстро, как и исчезали. И главное – без следа. Её боязнь и страх перед ним задавливали те волны ярости и агрессии, которые до него доходили, поэтому Том буквально за день пришёл к тому, что не это ему нужно от неё. Как бы она не злилась, как бы не вспыхивала – её боязнь не давала развиться этим чувствам сильнее. Ему был нужен человек, с которым можно делиться своей магией, проникать ею в душу и чувствовать, что она кому-то нужна.
Том был осколком души и магии, в котором было всё, что мог любить настоящий волшебник. В него были вложены все остатки любви, тепла, чувства. После этого в молодом Волан-де-Морте зияла огромная чёрная дыра, которая превращала его в чёрствое, неспособное любить существо. Все чувства достались Тому, замкнутому в своём тепле, не зная, куда его вынести. Он сгорал ото всех чувств, которые оказались вложенными в него, и ему нужен был человек, который мог разделить с ним этот жар. И этот человек объявился в его мире. Но суть была не в этом – существование Тома должно было вызвать другие последствия, и он к этому стремился. И почти достиг.
Трансгрессировав на окраину города, Том тут же взглянул на Гермиону, которая даже не успела поднять глаза с пола, и схватил её за плечо, сильно сжимая ладонью и тем самым крепко прижимая к себе. На что он рассчитывал? Что она прямо сейчас попытается от него убежать? Смешно.
Он явственно ощущал, как у неё не было сил даже идти, не говоря уже про бег. Страх и ужас витали и парили вокруг, как клубы дыма при пожаре, и Том чувствовал каждую частичку её смешанных эмоций. Всё внутри прекрасно различало её состояние. Его душа чувствовала малейшие изменения в Гермионе, различала любое чувство, любую эмоцию, любую мысль. Он ощущал, как не чувствуя ног, она буквально вторила его быстрым шагам, пока он выводил её на открытую узкую улицу, где даже не было ни одного прохожего. Снег стал нещадно сыпаться им на голову, оседая белыми пушистыми узорами на волосах и одежде. Сойдя с тротуара, Том повёл её через пустую неширокую дорогу, проводя мимо припаркованных машин, на которых уже лежал достаточно толстый слой снега. Обходя последнюю машину, он отпустил её плечо и тут же резко вцепился за руку, понимая, что Гермиона никуда не собирается вырываться. Она ещё не понимала и не осознавала, что произошло, и пока ею владели только эмоции без какой-либо логической и решительной мысли, он мог легко направлять её туда, куда ему нужно.
Они оказались на другой стороне тротуара, где их резким порывом нагнал сильный ветер, дующий в спину. Том тут же запустил свою руку под воротник мантии и поднял его, пряча за ним лицо, его тело немного съёжилось, а голова вжалась в плечи так, что из-за воротника были видны только глаза, которые сосредоточенно смотрели вперёд. Он коротко бросил взгляд на перила, за которым виднелась серая, практически неразличимая из-за погодных условий река. Некоторое время они шли вдоль набережной, пока Том отчётливо не услышал, как ботинки застучали по камню, вторя его тихому стуку каблуков. Они спускались по небольшой лестнице, ведущей под мост, и буквально через минуту их накрыл сумрак, в котором их не доставал снег. Звуки идущих двух пар ног стали глухими и громкими, и даже тяжёлое дыхание Гермионы стало слышно слишком отчётливо.
Через некоторое время Том услышал, как она всхлипнула, но не обратил на это внимание, лишь на мгновение покосившись в её сторону. Его рука стала чувствовать, что приходится прилагать больше усилий на то, чтобы Гермиона не отставала, а она именно отставала, не находя в себе сил больше идти от сковавшего тело ужаса. Послышался громкий всхлип – видимо, до её сознания начинало что-то доходить, и сил сдерживать в себе истерику, накрывающую с головой, уже не было. Он стал чувствовать приближающийся нервный срыв от ужаса и неизвестности, всё тело неприятно начало колоть, и магия желала выбраться наружу, чтобы убрать все неприятные ощущения. Он стал понимать, что не дойдёт до нужного места, если не даст ей хоть немного тепла. Ей необходима была его энергия, а ему очень нужно было её дать.
Том не тянет её за собой, а наоборот замедляет шаг, но не предпринимает попыток смотреть в её сторону. Послышался ещё один всхлип, а затем более громкий протяжный вой, и, наконец, Гермиона протянула свободную руку к стене, проводя невидимую линию, и остановилась, прижавшись к ней боком. Из глаз посыпались безутешные слёзы, вызванные паникой и ужасом. Том мгновенно ощутил, что её чувства были похожи на то, как кто-то загнал в грудь острый кинжал и начал водить и ковырять остриём в разные стороны, нещадно раскрывая рану и причиняя этим боль ещё сильнее. Но он не мог ошибиться – она всё стерпит.
В это же мгновение она трудно дышит, хватаясь за то место, где было больнее всего – в районе грудной клетки. С губ слетает ещё один непонятный звук, который похож на болезненный и судорожный стон раненного существа, и он означал, что она не может идти дальше, окунаясь в мир страданий, мучений и боли.
Том повернулся к ней, останавливаясь рядом. Его рука аккуратно проникла к её бледной щеке, которая тут же прижалась к холодному бетону. Безжизненные глаза закатились и закрылись совсем, а с ресниц соскользнули слезливые капли. Гермиона снова издала протяжный стон и совсем навалилась на бетонную стену, немного повернувшись, чтобы затылок ощутил холод. Она выпустила пар изо рта прямо ему в лицо, когда он оказался возле неё очень близко. Том увидел, как всё её тело стало прижиматься к стене, словно желая раствориться в ней или исчезнуть, но точно быть не здесь, не в этом мире, не с такими чувствами.
Вторая рука Тома отпустила её ладонь и прикоснулась к другой щеке, затем проскользнула в волосы к затылку, становясь преградой между ней и стеной, чтобы голова Гермионы не вдавливалась больно в бетон. Сейчас ей нужно было слишком много тепла.
Она ещё раз резко выдохнула, выпустив пар изо рта, и грудная клетка затряслась от практически несдерживаемых слёз. С мокрых губ слетел ещё один мучительный стон, и Том прикоснулся к ним своими губами, вдыхая своё тепло. Он не целует её, а всего лишь слегка прижимается, забирая страдальческие стоны, которые хотели сорваться с губ. Он чувствовал, как проникает его тепло в неё, и смесь странных чувств от этого прикосновения пронзает Гермиону насквозь. Ей было слишком тесно, ей было жарко внутри, но холодно снаружи. Категорически не хватало воздуха, который был настолько резким, влажным и ледяным для лёгких, что внутри всё жалило от слияния холода и тепла, но ощутив горячее дыхание рядом с собой, она лихорадочно стала вдыхать его, вцепившись в рубашку Тома на груди. Внутренняя боль неистово боролась с назойливым теплом, которое проникало в каждую клеточку тела, но не могло задавить страдания до конца, как это бывало в предыдущие разы, когда Том успокаивал её своей магией. Боль была слишком сильной, чтобы просто так взять и сдаться, но она ослабевала, она прогибалась и, наконец, уступала ему.
Её онемевшие от страха и холода пальцы совсем не чувствуют, как сильно сжимают ткань в руках, цепляя за ней кожу. Том сразу немного отпрянул и слегка поморщился, тихо зашипев и выпустив пар изо рта. Гермиона открыла безжизненные и потускневшие глаза, из которых сразу же потекли слёзы, и наткнулась на его, тёмные и сосредоточенно глядящие на неё.