Я улыбаюсь сияющим детям и спрашиваю:
– Ну что? Есть вопросы?
В воздух взлетают четыре руки, и пока я прикидываю, кто из них, скорее всего, задаст неприятный вопрос, вертлявый лохматый мальчик с румяными щеками выпаливает:
– А у вас есть муж?
Три секунды. Новый рекорд. «Поздравляю, Уэсли», – думаю я, глядя на бейджик с именем. Над этими бейджиками я трудилась все выходные. Надо добавить в программу еще одну тему. Объяснить, что отсутствие кольца на безымянном пальце левой руки означает «пожалуйста, не задавайте вопросов о браке». Может быть, я сумею втиснуть эту тему где-то между уроком про облака и объяснением метрической системы.
Я заставляю себя улыбнуться и проигнорировать комок в груди.
– Нет, Уэсли. Я не замужем. Может быть, попозже. И не забывайте поднимать руки, прежде чем задавать вопросы. Вот так, – я поднимаю руку, – договорились?
Уэсли с энтузиазмом кивает, пока я уверяю себя, что Эди, конечно, ничего не знает о моих отношениях с ее отцом. В конце концов, любая известная ей информация о романтическом прошлом отца может бросить тень на образ идеальной матери. А я уверена, что Андреа Карлайл обладает здравым смыслом, в придачу к безупречному вкусу. (Это я выяснила, разглядывая ее страницу на «Пинтерест». Выпечка без глютена! Выкройки костюмов для хеллоуина! Послеродовые тренировки вместе с ребенком! В каких тонах отделать спальню!) Слава богу, свои профили в «Инстаграме» и на «Фейсбуке» она закрыла.
Как будто услышав мои мысли, Эди поднимает руку как можно выше. Локоть под прямым углом, пальцы сжаты. Она задерживает дыхание и смотрит на меня огромными голубыми глазами. Примерно так смотрит Свимми, когда я стучу по аквариуму. Я смотрю мимо нее, хотя она сидит в центре в первом ряду, и отвечаю на вопрос из задней части класса – про мою любимую еду (пицца, к сожалению) и второй мой любимый цвет (какая скука, а!).
– Не знаю даже. Может быть, голубой. Или зеленый. Или оранжевый. Оранжевый мне нравится, – размышляю я, украдкой изучая Эди и выискивая в ней сходство с Уиллом.
У нее такая же оливковая кожа и такой же рот (нижняя губа гораздо пухлее верхней), но остальные черты достались ей от матери, которая постоянно появляется на страницах «Атлантца». То она прижимается к Уиллу, то позирует, держа руку на талии и отставив локоть, в компании своих разодетых подружек.
Я всего один раз видела ее лично, около четырех лет назад. Она шла по центральному проходу в «Хоул фудс», толкая перед собой эргономичную и красивую коляску с драгоценной доченькой, наряженной в комбинезончик от Лилли Пулитцер (уже тогда я знала, хотя жила совсем не в Бакхеде, что ребенка зовут Эди, сокращенно от Эден, девичьей фамилии Андреа). На ней был черный спортивный костюм от Луллемон и шлепанцы, и выглядела она шикарно. Кожа у нее светилась после недавней тренировки или посещения косметолога (или того и другого), ноги у нее были длинные и крепкие, густые волнистые волосы выбивались из-под бейсболки. Я следила за ней несколько минут, мучая себя ее уверенным видом, грациозной походкой и манерой задумчиво изучать этикетки, рассказывая о них дочери. Я ненавидела себя за то, что меня зачаровывало каждое ее движение, и мне даже стало стыдно, когда я взяла с полки оливковое масло с трюфелями, такое же, как она. Как будто один очень дорогой продукт мог приблизить меня к ее жизни, о которой я так мечтала.