- Легко сказать - "рассказывай", - сбивчиво начал Марк. - Еще там, на стадионе я все думал как? Как тебе это рассказать, чтобы поняла. И не придумал. Я сам еще не понял... в общем Губер, этот человек - совсем не человек. Он пришелец из параллельного мира. Он - инопланетянин, если таких как он можно так назвать. Я вообще не понимаю, откуда он. Он отовсюду. Он - Все вокруг. И он мне показал, что и я такой. И ты такая. Мы жители Вселенной, но застряли на этой планете, в этих телах, в этой придуманной нами жизни...
- Боже, Марк, - не удержалась Роза, - что ты несешь?!
Глаза Марка гневно заблестели, лицо покраснело. Он поднял руки над головой и крикнул на всю кухню:
- Роза, я был там, говорю же тебе! Я был в его мире вместе с ним! Это очень просто, раз и все, и ты уже не здесь, а там. "Иные", такие как он, делают это много лет. Туда-сюда, туда-сюда... "Иные" рядом с нами, приходят к нам, живут среди нас и уходят, когда захотят. Они могут быть везде. Они - наши соседи! "Иные" - это пришельцы... из Вселенной. И мы, такие как они, только что-то случилось, и мы когда-то давно перестали быть такими. И они...
- Так-так, хорошо, - мягко сказала девушка, выставив вперед ладони, будто отстраняясь от Марка, - только успокойся. Больше я не стану перебивать. Говори.
Марк опустил руки и как-то сник. Он сделал глоток остывшего кофе и чуть слышно сказал:
- Я тебя понимаю, Роза. Я и сам бы так реагировал. Да я так и реагировал поначалу, пока он не показал мне все.
Он поднялся и в третий раз достал сигарету.
- Кури, - разрешила Роза.
Марк стал к окну и зажег сигарету.
- Он сразу показался мне странным, - начал он и выпустил клуб дыма в форточку, - этот Губер...
Больше Роза не перебила его ни разу.
Когда Марк ушел, Роза открыла настежь окно, выветрить табачный дым, затем допила свой кофе, налила коту Маркизу синтетического молока и пошла в ванную комнату. Второй раз за сегодняшнее утро она принимала душ. На этот раз контрастный. Холодные струи обожгли ее смуглое тело, и кровь, стремясь его согреть, быстро побежала по венам. Минуту она стояла с закрытыми глазами под ледяной водой, стискивая зубы и напрягая мышцы. Когда ноги стали леденеть она повернула кран смесителя и под теплой струей все ее тело непроизвольно расслабилось. Она еще несколько раз проделала эту процедуру, пока в ее голове не стало совершенно пусто. Потом она долго стояла под теплым нежным потоком воды, оттягивая неизбежное окончание такой приятной терапии. Хотелось очнуться и оказаться опять на стадионе, бегущей по влажной от тумана беговой дорожке. Но это был не сон, и то, что случилось этим утром ей так просто не забыть.
"Надо же", - думала Роза, - "а ведь он всегда такой уравновешенный. Всегда спокойный, рассудительный. На меня засматривался, но не более. Умел держать себя в руках. Правда, много курил, но... разве это причина. Что повлияло? Переутомление, стресс? Да, спокойный-то он спокойный, а стрессоустойчивость у него всегда была на нуле. Все равно не верю. И никогда бы не подумала. Надо же..."
Она обернулась в полотенце и вышла из ванной комнаты. Затем переоделась в спортивный костюм, включила музыку и стала в стойку для ежедневной двадцатиминутной силовой тренировки. За четыре года она ни разу не изменила и этой привычке. Но, не дойдя до гантелей, устало села на пол и уткнулась пустым взглядом в потолок.
- Надо же, - прошептала она. - Эх, Марк. Что же мне с тобой делать?
Она встала, включила компьютер и набрала в поисковой строке три слова:
"галлюцинации при шизофрении".
- Мы стоим на страже Закона, и поэтому не можем позволить себе депрессию.
- Роза, вы уверенны, что есть проблема?
- Уверенна.
- И все равно я не понимаю. Впервые у меня просят отпуск не для себя, а для коллеги.
- Лично мне отпуск не нужен. Я хорошо высыпаюсь после дежурства, и каждый вечер медитирую перед сном. Ни разу в жизни не пользовалась снотворным. По утрам зарядка, по выходным стрельба и каратэ. И недавняя ежегодная медкомиссия показала - у меня отличное здоровье.
- Да я не про это... почему вы уверенны, что Марку именно сейчас нужен отпуск?
- Я не смогу объяснить, господин комиссар, просто знаю. Прошу мне поверить на слово. Это не моя тайна. Скажу лишь, что это связанно с его здоровьем. Он сам не напишет рапорт на отпуск, поэтому прошу понять и поверить, отдых ему чрезвычайно нужен. И нужен именно сейчас.
- Ладно, я подумаю. Вы свободны.
Роза отдала честь, по-строевому развернулась кругом и вышла из кабинета.
Комиссар полиции Константин Витте остался один. Он сел за массивный стол в дорогое кожаное кресло и тяжело вздохнул.
- Как же все надоело, - досадно прошептал он.
Он очень устал за целый день. Утренняя планерка, графики раскрываемости, еще и эта проверка из СОТ... как же ему все надоело. Он опустил руки и как-то осунулся, но вдруг вспомнив о предстоящем праздничном ужине, тут же забыл обо всей этой служебной суете и блаженно улыбнулся. Сегодня у них с Анной годовщина. За двадцать пять лет супружеской жизни он показал себя хорошим семьянином, любящим отцом и верным мужем. Прожить четверть века с одной женщиной, такое в нынешнее время удавалось не многим. И сегодня вечером он праздновал юбилей этого подвига. Как ни странно, но он до сих пор любил свою жену. Вернее, не то чтобы любил, а скорее привязался к ней на столько, что уже не представлял жизни без нее. Он погладил свою лысину и вполголоса сказал:
- Да, Анна, скоро все это кончится.
Он, комиссар полиции Константин Витте, недавно начавший полнеть статный мужчина, был лыс как бильярдный шар. Эта наследственная особенность преследовала всех представителей мужского пола в его роду. Все без исключения его родственники по мужской линии очень рано лысели и к тридцати годам становились гладки как колено. Как раз после тридцати, облысев полностью, Константин Витте решил отпустить пышные усы, дабы придать хоть какую-нибудь волосатость собственной голове. Усы очень шли к его офицерской форме и каждое утро, поднимаясь по мраморной лестнице бывшей виллы беглого миллиардера, в котором в те годы располагался штаб округа, он с гордостью рассматривал себя в больших зеркалах, висящих на стенах в дорогих позолоченных рамах. Сейчас же, в пятьдесят, когда-то сверкающие здоровьем и силой усы стали заметно седеть, Витте все чаше приходилось подкрашивать их хной. Он был стопроцентный нарцисс, любил себя, любил свои усы и даже любил свою гладкую лысину и, в общем-то, был вполне доволен своей нынешней жизнью. Единственное, чего не любил комиссар полиции, так это свою работу. Двадцать пять лет назад, в самом конце войны, будучи демобилизованным по легкому ранению он, молодой адъютант начальника штаба Балканского округа Юго-Восточного фронта, вступил в добровольные дружины по наведению порядка на оккупированных территориях. То было неспокойное время "чисток", и Витте пришлось стать дружинником, дабы показать свою лояльность к новому победившему правительству. Когда страшные годы "чисток" прошли, дружины реорганизовались в полицию, и тогда Константин понял, это совсем не его путь. Но будучи человеком обстоятельным, он понимал, что только так он может прокормить уже тогда беременную молодую жену. Так и остался молодой Константин на невыносимой ему службе на целых четверть века. Он всегда в глубине души искренне удивлялся - как это ему удалось дослужиться до комиссарского кресла. Он терпеть не мог служак, а себя приравнивал к натурам возвышенным и утонченным. И лишь преданность перед вышестоящим начальством и усердие, с которым Витте демонстрировал эту преданность, позволили ему сделать такую карьеру.
Комиссару полиции Константину Витте оставалось до пенсии ровно полгода. Ровно шесть долгих месяцев, которые тянулись дольше, чем вся его двадцатипятилетняя служба в полиции. Он достал из верхнего ящика стола календарь за текущий 2045 год. В нем он еще с новогодних праздников стал зачеркивать жирным красным крестиком дни до долгожданной даты своего ухода на пенсию. Витте взглянул на настенные часы, до конца рабочего дня оставался час. Он взял красный маркер, прицелился и поставил на сегодняшней дате жирный крест. Затем с облегчением выдохнул и положил календарь обратно в стол.