Выбрать главу

Гожаго, сковавъ, сажали на пару лошадей и везли къ пріему въ городъ, въ которомъ находится рекрутское присутствіе. А на парѣ лошадей мужикъ ѣздитъ только въ одномъ еще случаѣ — на свадьбахъ. Это обстоятельство не упущено пѣснею:

   Посадили меня, раздобраго молодца,              Въ козырныя сани,    Повезли то меня только разудалаго              Въ городъ — во губернью,    Привозили меня, раздобраго молодца,              Меня ко пріему.

Все, что поражаетъ человѣка при пріемѣ въ рекруты, высказано въ пѣснѣ со всѣми подробностями:

   Привели меня, раздобраго молодца,              Меня ко пріему,    Раздѣвали меня, раздобраго молодца              До бѣлаго тѣла,   . . . . . . . . . . . . . .    Ставили меня, сиротинушку,              Въ казенную мѣру.    Какъ и стали они, меня сиротинушку,              Они стричь и брити…    Охъ, ужъ брейте вы мои кудерушки,              Брейте, не жалѣйте!   . . . . . . . . . . . . . .    Привезли то меня, сиротинушку,              Меня ко пріему,    Всѣ пріемщички ли на сиротинушку              Они вздивовались:    Да и гдѣжъ тотъ ли сиротинушка,              Гдѣ жъ онъ уродился?

Забрили лобъ — все еще не солдатъ, все еще онъ можетъ убѣжать, — съ бѣглеца взыску нѣту, пока присягу не принялъ на царскую службу. Народъ думалъ, что рекрутъ принималъ присягу на царскую службу только на 25 лѣтъ, а что послѣ 25 лѣтъ солдатъ воленъ идти на всѣ четыре стороны.

Пока не пригоняли молодаго рекрута къ присягѣ, всякій крестьянинъ помогалъ ему, когда тотъ задумывалъ бѣжать.

Забрили лобъ, пригнали къ присягѣ, и вотъ гонятъ молодыхъ солдатъ, —

   А за ними идутъ матушки родныя;    Во слезахъ они пути-дороженьки не видятъ.    Какъ возговорятъ солдаты молодые:    Эхъ, вы матушки, вы матушки родныя,    Не наполнить вамъ синя моря слезами,    Не исходить-то вамъ сырой земли за нами!

А болѣе забубенныя головы прощались со своими разлапушками-сударушками:

   Прощай, бабы, прощай дѣвки!    Намъ теперя не до васъ —    Во солдаты везутъ насъ!

Посмотримъ, какъ народъ смотрѣлъ на солдатское житье-бытье. Для этого я опятъ обращаюсь преимущественно къ народнымъ же пѣснямъ. Но при этомъ я долженъ оговориться. Есть два рода солдатскихъ пѣсенъ: однѣ, даже при поверхностномъ взглядѣ въ саномъ дѣлѣ, оказываются поддѣльными подъ народныя пѣсни; другія — чисто народныя.

Эти пѣсни почти не поются народомъ, а ежели и поются, то какъ пѣсни модныя и, разумѣется, болѣе полированнымъ людомъ, напр. фабричными.

Есть другія пѣсни, въ которыхъ говорятъ совершенно другое.

Мужикъ, поступая въ солдаты, начиналъ совершенно иную жизнь; все мѣнялось: образъ жизни, занятія, одежда, прическа. И надо сказать, что тогда многое было, какъ намъ кажется, не только лишнее, но иногда и вредное.

— Ныньче какая служба! говорилъ мнѣ отставной солдатъ еще до 1855 года. — Ныньче что за служба! Нѣтъ, послужили-бы по нашему! Это взять теперь хоть солдатскую одежду…

Въ эдакой то одеждѣ, да еще ученье, въ которыхъ рекрутъ не видалъ цѣли, да и какъ растолковать рекруту пользу учебнаго шага, пунктиковъ?

Пѣсенъ мало, разсказовъ же про прежнія ученія вы можете иного слышать, — лишь бы была у васъ охота. Старики солдаты, — разумѣется, отставные, — поразскажутъ вамъ.

Въ войнамъ до-Петровскаго времени народъ прилегалъ всей душой; простая цѣль тѣхъ войнъ была понятна народу. Надо бы было указать на самую старинную русскую военную пѣсню, на пѣсни про владиміровыхъ богатырей, и въ особенности, на пѣсню о Полку Егоровѣ, но я думаю, что и безъ этого можно обойтись. Мы возьмемъ лучше пѣсни про войны Московскаго царства. Какъ видно по этимъ пѣснямъ сердечное участіе народа въ этихъ войнахъ! По сборнику пѣсенъ И. В. Кирѣевскаго, а полагаю, что самая старинная пѣсня солдатская про куликовскую битву. Но этой пѣсни у меня нѣтъ подъ рукой, а ежели бы и была, я не имѣлъ бы права ее приводить. Не буду также ссылаться на пѣсню, записанную Желѣзновымъ про Рыжечку, хотя эти пѣсни и помогли бы мнѣ. Начнемъ съ пѣсенъ временъ Іоанна Грознаго. Пѣсня про взятіе Казани-города сохранилась въ народѣ во многихъ варіантахъ и но всѣмъ варіантамъ видно, что народъ съ участіемъ смотрѣлъ на эту войну, да и видѣлъ народъ достаточную причину самаго гнѣва Грознаго на Казань-городъ.