Из земли торчали трубы, забетонированные, с заглушками сверху, и Баумбергер не мог определить, принадлежали они к военным или спортивным сооружениям, и металлический куб, который нелепо торчал у холма, поросшего альпийскими розами, он тоже не мог идентифицировать. Повороты проезжей дороги показались ему слишком длинными, и он свернул на первую же сокращающую путь тропинку, которая круто вела наверх к следующей петле. На горизонте уже показалась горная станция лыжного подъемника, но памятника еще нигде не было видно.
Он был уверен, что шел по всем расчетам правильно. 30 минут марша, как указывали его наручные часы, и поднялся он уже достаточно высоко, так что через 10 минут он должен достичь вершины холма. Когда на новом повороте он глянул вверх, то увидел только облака, белесую, мутную пелену, которая заволакивала все остальное пространство. Но тропинка, которая от поворота вела прямо по склону, должна быть последней сокращающей путь, в этом он не сомневался. Итак, он шел этой дорогой дальше в гору. И пока он шел вверх, он оставался, в любом случае, на верном пути, и, впрочем, он снова мог повернуть назад. Но прежде чем не миновали 40 минут, которые он рассчитал для себя, поворачивать он еще не собирался.
Издалека послышался ясный колокольный звон, и он спросил себя, что бы это значило. Этот звон странно задел его за живое, наконец, в его памяти всплыл колокол капеллы, в которой он когда-то венчался. Его жена умерла несколько лет назад от слишком поздно распознанного рака, и он никогда прежде не предполагал, что ему настолько будет ее не хватать, ему даже показалось, что только после ее смерти он по-настоящему полюбил ее. Их единственная дочь жила в Канаде, была там замужем за пилотом и родила двоих детей. С тех пор как телефонные разговоры подешевели, Баумбергер звонил ей каждую неделю, обычно по воскресеньям. Он переживал оттого, что она была так далеко, его зять был ему не особенно симпатичен, и он втайне мечтал, что его дочь раньше или позже разведется и вернется вместе с внуками обратно в Швейцарию, самое позднее к его выходу на пенсию.
Сократив путь, он достиг следующего поворота дороги и теперь искал новую тропинку, чтобы двинуться дальше по ней своей пружинистой походкой. Недаром он почти каждый вечер полчаса упражнялся на своем домашнем тренажере. Тренажер стоял перед телевизором, и он часто во время тренировки смотрел последние известия. Единственным недостатком при этом была невозможность делать свои заметки. После смерти своей жены он уже почти не мог сосредоточиться на том, о чем говорится в вестях, он только привычно следил за сменой картинок, которые немилосердно сопровождали каждое сообщение. Когда сообщалось о переговорах, он разглядывал наряды и прически участников, и когда он пытался понять, о чем собственно ведутся переговоры, этот сюжет уже завершался. Ему не хватало собеседника, ему стало ясно, что он воспринимал новости как новости только тогда, когда он пересказывал их своей жене или обсуждал их вместе с нею. Поэтому он завел себе тетрадь, в которую заносил основные общие места, чтобы потом повторить их еще раз в пустой комнате: врачи критикуют новую тарифную систему; пособие по безработице несколько выросло; новая атака смертника в Израиле; военный вертолет врезался в скалу, двое тяжело ранены. Даже такие сообщения ему приходилось записывать, чтобы утром они не стали для него неожиданностью, когда его коллеги по службе начнут говорить об этом. Когда же он упражнялся на тренажере, он неохотно прерывал свой темп, особенно когда он включал более высокую степень сопротивления, 8-ю или 9-ю. То есть, и это его весьма испугало, ему стало абсолютно безразлично, что происходит в мире, ибо он себя уже больше не ощущал его частью, во всяком случае, его деятельной частью.