Но туман не рассеивался. И потому Баумбергер оставался там, откуда он не видел никакого выхода. Почти каждые пять минут он испускал очередной вопль о помощи в окружившую его серую пустоту, из которой не было слышно даже отдаленного гула мотора. С каждым новым воплем он менял свое положение. Он сидел на ветвях ольхи и пытался подняться, и как только он вставал, снова садился. Стоя, он еще пытался каждый раз слегка разминать себе руки и ноги, а когда сидел, он растирал себе пальцы. Ожидание измучило его, и боли в ребрах и в руке только усиливались. Кто бы мог подумать, что снегопад может так затянуться, прогноз погоды обещал только возможные осадки, вместо того, чтобы серьезно предупредить население. Медленно исчезали зелень травы и серая седина сланца под белизной снега. Если выпадет достаточно нового снега, лучше будет снова пойти в гору, нежели вниз по скользкому сланцу и мокрой траве. Время близилось к вечеру, на его крики о помощи не было никакой реакции, и снегопад не прекращался, Баумбергеру стало ясно, что он находится в серьезной опасности. Он весь промок до нитки и насквозь промерз, он уже не чувствовал пальцев на левой ноге. И тут он решил предпринять попытку выбраться. Он медленно рассосал свой кусочек сахара, чтобы хоть как-то подкрепиться, и отправил в рот горсть снега. Затем он обломил два крепких ольховых сука, чтобы можно было на них опираться, и начал впечатывать свои шаги в снег, один за другим, и медленно подниматься вверх по склону. Это оказалось легче, нежели он ожидал. Действительно, его ноги находили себе определенную опору Баумбергер приободрился, почувствовав возможность выбраться из своей западни, и он предпринял все усилия, чтобы ускорить свой шаг. С кряхтением он втыкал свои палки в снег, вперед, сказал он сам себе, надо только идти вперед, навстречу своему памятнику.
Когда снег под ним вдруг подался, и он по своему следу снова покатился вниз, то уже не смог удержаться на прежнем уступе и скользил, переворачиваясь и ударяясь о камни, неудержимо, бесконечно долго, как ему показалось, пока не наткнулся на невысокую ель. С помутненным сознанием он оставался лежать на спине. Его голова болела, как будто какое-то чужое существо вселилось в него. Он хотел приподняться, но какой-то невидимый великан снова прижал его к земле. И он заплакал, беспомощно заплакал. И потом он выкрикнул имя своей жены: «Аннемария!»
Когда он снова очнулся, туман уже рассеялся. Уже взошла полная луна и разлила всюду свой бледный свет. Баумбергер тотчас увидел, что он находится всего лишь в нескольких метрах от проезжей дороги, и издалека приближались медленно и почти бесшумно автомобильные фары. Ему удалось неожиданно быстро подняться и преодолеть по снегу те несколько метров, которые отделяли его от дороги. Небольшой автобус приближался к нему. Баумбергер взмахнул руками, и автобус остановился. За рулем сидела женщина. Когда Баумбергер открыл дверь, чтобы спросить, возьмет ли она его с собой, он содрогнулся. Этого же не могло быть.
— Ты? — спросил он недоверчиво, — но ты же…
— Да, — ответила она, — это я.
Баумбергер пытался найти какой-то довод, почему ее не могло быть здесь.
— Но ты же не умеешь водить машину, — сказал он, наконец, — тем более, автобус…
— Это не автобус, это montibus, — сказала она с улыбкой, — садись, дорогой, у тебя, без сомнения, будет, что мне рассказать.
Торт
Выходя из вокзала Локарно, через несколько шагов попадаешь в пассаж, где с картонками пом-фри и банками кока-колы сидят молодые люди в футболках и пестрых шапках. Там же на ступенях расставлены металлические столы и стулья, что не совсем отвечает атмосфере фаст-фуда, и если приглядеться, то можно заметить, почему. Эти ступени ведут в сад старого Гранд Отеля Локарно, который в окружении кипарисов, пальм и пышных рододендронов возвышается подобно чуду из других времен, со своей обширной центральной террасой, где среди колонн с цветочными вазами застыли каменные фигуры, как будто они только что закончили свой танец под музыку курортного оркестра.