— 1 раппен, — сказал я.
Здесь речь идет о серьезном деле, и он попросил бы меня обойтись без шуток, сказал чиновник, которого, кстати, звали Шелленберг.
Я рассказал ему, что произошло тогда, и он слушал меня с тем же недоверием, что и вы до этого. Затем он спросил, нет ли у меня копии этого документа дарения. Я же тогда был настолько вне себя, что просто выбросил этот бланк.
— Но вы же должны иметь копию этого документа, — сказал я, — мне даже кто-то звонил по этому поводу из налогового ведомства.
Кто это был, из какого отдела?
У меня вполне хватает других дел, нежели обращать внимание на такие мелочи, сказал я. Я не могу вспомнить ни имени, ни отдела. И почему у него нет моей бумаги, если он уже нашел мою фамилию?
Документы находились в окружной прокуратуре, которая вела следствие против банка, и его отдел получил только имена дарителей, и там как раз обнаружилось мое имя.
— Послушайте, — сказал я, и тут я начал постепенно закипать, — тут произошло гигантское недоразумение, это банк вынудил меня подарить ему один раппен, потому что они мне не хотели его выплатить, хотя он значился на чеке.
Я должен признаться, что все это звучит не очень достоверно, сказал Шелленберг, и что очень жаль, что я не сохранил копию договора.
— Кто будет хранить квитанцию на подаренный раппен? — сказал я, — здесь вы видите все мои расходные квитанции, здесь есть даже телефонные квитанции на 1.20 или фотокопии на 2.50, но 1 раппен это уже лежит вне всякого разумного бухгалтерского интереса!
Ему как раз сейчас показалось, сказал Шелленберг, что мои накопления в последние годы постоянно уменьшались, и он хотел бы задать вопрос, не связано ли это с моими дарениями этому упомянутому частному банку.
Это связано с тем, что я несколько лет назад получил наследство, за что, впрочем, я, как и следовало, уплатил налоги, и с тех пор я разрешил себе расходы, которых я до этого не мог бы себе позволить, сказал я ему с нарастающим раздражением, так что пусть он лучше вернется к реальности.
Он это и делает, но речь идет о некоторых пробелах в этой реальности.
Я попросил у него телефонную книгу, чтобы здесь же на месте позвонить господину Хирши и заставить его дать объяснение по поводу списка дарителей. Если это необходимо, он мог бы сейчас, сказал я, подтвердить эту историю с одним раппеном.
Я нашел телефонную книгу, я нашел филиал банка, но господина Хирши я не нашел. Он больше не работает в банке, сообщили мне. Не могут ли мне сообщить, где он живет, спросил я, это касается, добавил я, косясь взглядом на Шелленберга, очень важного дела. Господин Хирши, к сожалению, умер, таков был ответ.
На какой-то момент я испытал испуг, как всегда, когда получаешь известие о чьей-то смерти. Потом я постарался говорить по делу. Господин Хирши мало что для меня значил, и я сказал налоговому инспектору, он может делать все, что считает нужным, он может просто вычесть из моих доходов этот один раппен, я ничего не скрывал в моих финансовых отчетах, и к дознанию окружной прокуратуры касательно моих дарений банку, я отношусь спокойно.
Вернувшись домой, я еще раз позвонил в этот банк и попросил кого-нибудь, кто ответственен за дарения. О дарениях они не ведут телефонные разговоры, объяснили мне там, но я могу зайти в любое время со своим удостоверением личности и спросить господина Брасселя. Это имя напомнило мне о той нелепой сцене. Ага, подумал я, дела банка дышат на ладан, и теперь они посылают молодежь на передовую.
Я задумался, стоит ли мне отправляться в этот поход из-за одного раппена, но потом я решил, что дело здесь не в раппене, а в принципе.
Через два дня, когда я несколько раньше закончил свою работу, я пришел в банк и спросил господина Брасселя. Мне показалось, что на лице дамы промелькнуло выражение озабоченности, когда она приняла меня у стойки и стала своим бейджиком открывать мне различные двери, пока не усадила меня в комнате заседаний № 3 и попросила ожидать здесь господина Брасселя. В помещении стоял большой круглый стол из тропического дерева с компьютером, вокруг несколько тяжелых стульев, на стене висело фото Херберта Медера[14] на крутой горной дороге, рядом с плотной колонной овец, — его спуск с Альп.
Я был несколько удивлен, когда появился не напомаженный юноша, а приземистый господин с седыми, уложенными на пробор волосами, и представился как Брассель.
Я изложил ему эпизод с чеком и раппеном, как и последний разговор в налоговом ведомстве, и спросил его, как так случилось, что я оказался в списке дарителей их банка, сей список в настоящее время лежит в окружной прокуратуре, если не по подозрению на налоговое мошенничество, то на отмывание денег, как я недавно прочитал в газетах.