Вся наша жизненная система в любой момент может быть подвергнута атаке с тысяч и тысяч различных сторон. Еще ни в какое другое время не были гражданские сооружения столь сложными и столь хрупкими, как в наше время. Но причина, почему их осознанно стремятся разрушить, всегда одна и та же, как и в более простые времена: потому что тем или иным образом люди где-то подавлены и унижены.
Моя жена позвонила своей подруге в Америку. Она так же, как и мы, беспомощно прикована к экрану телевизора.
Мы спешим на кухню, чтобы быстро перекусить, и снова садимся перед телевизором, как будто оттуда придет к нам какой-то совет или прозвучит для нас какое-то утешение.
Потом, когда мы уже не знаем, что еще сказать или что сделать, мы зажигаем свечу в память о жертвах и только потом идем спать.
Но я не мог сразу заснуть, я еще почитал немного «Позднее лето» Штифтера, книгу, в которой добрые люди творили добро и красивые люди создавали красоту, и никто никому не приносил никакого зла.
Будет дождь
Облака там уже давно и уже закрыли вершины гор. С утра они перевалили через гребень, который отсекает альпийскую долину с запада. Поначалу они были белы, потом они потемнели, стали темно-серыми, разрослись, от неба оставались только синие пятна, затем исчезли совсем и они, и черные тучи нависли уже над седыми слоями тумана, поглотили деревья, словно в замедленной съемке, гнались друг за другом, чтобы пропасть на восточной границе долины, влача за собой все новую и новую мрачную смену. Все, что мы теперь видим, если посмотрим ввысь, это уже больше не небо, ибо небом мы называем ту безоблачную синеву, то подобие глубокого синего мирового моря над нашими головами. Но этому черно-серому нагромождению, которое сейчас на высоте 3000 метров постоянно меняет свою форму, перемещается, образует новые сгустки, вихри и группы, этому мы даем другое название: непогода. Ее сообщник: ветер.
Он проносится вниз в долину и велит всем растениям склоняться и гнуться, травам, альпийским розам, крапиве, тысячелистнику, щавелю, маргариткам и одуванчикам, купырю и чертополоху, и все подчиняются, при этом даже с усердием, и чем выше растения, тем они ниже склоняются, к устью долины. Легче воспринимает ветер более низкорослый народец, клевер, более близкий к земле, он только качает слегка головой, этого хватает для реверанса, и еще тимьян, как всегда, держится крепко за землю, благоухает и не ведает ни о чем.
Сопротивляться пытаются колья заборов, мачты высокого напряжения и дома, которые ни в коем случае не желают кланяться. Ветер освистывает их в наказание, воет на них и сулит им потоки дождя, средиземноморского, бискайского, британского, скрытого в его черно-сером чреве, он обрушит его на нас, как только захочет — мы в окружении.
Теперь уже ветру мало указывать цветам, куда им склонять свои гибкие стебли, он наваливается на них сверху, так что им хочется рассыпаться, подобно этой стае воробьев на стоге сена рядом, но земля их не отпускает, так что они суетливо склоняются в разные стороны, трепещут и гнутся беспомощно, и теперь одной из этих тяжелых туч суждено натолкнуться на острый выступ хребта, ибо гром уже грянул оттуда с высот, и уже не одна искра вспыхнет на окраине тучи, и еще раз раздастся гром и шум, которому нет выхода из котла горной долины, и где-то на гребне будет развязан атлантический морской мешок, на открытой площади вдруг зачастят темные точки по гранитным плитам. И мы уже знаем: Будет дождь.
Путь домой
Сойдя с поезда, мы оставили позади вокзал Ёрликон-Цюрих, прошли между торговым центром и отелем мимо магазина одежды, где женские платья в витрине накинуты на кукол, у которых вместо голов петли, на которых они подвешены. Мы подходим к другому магазину одежды, перед которым раньше стояло рожковое дерево. Теперь вся площадь перед ним разрыта, дерево свалено, можно еще различить на земле отдельные последние раздавленные стручки. Кустарника, где обычно щебетали воробьи, больше нет. Мы пересекли площадь между заграждений у строительной площадки и завернули на улицу, ведущую к нашему дому. Перед зданием фирмы навстречу нам прошли две смеющиеся черные женщины, которые рассказывали что-то друг другу на африканском языке, что их рассмешило. Вслед за ними следовали две мусульманки, каждая, окруженная стайкой детей, толкала перед собой детскую коляску, девочка не более одиннадцати лет, уже носит на голове платок.