- Теребилов их и раньше частенько выручал из беды, - задумчиво продолжал Кузьмин. - Такой уж он человек: по нему, лишь бы все было тихо, без скандала…
Это верно, Теребилов боялся лишнего шума. Стоило возмутиться по какому-либо поводу автолюбителю, мастер вперевалку, как утка, спешил к нему и начинал руками разводить: мол, случилась ошибочка, сейчас все исправим. Подзывал слесаря и поручал ему немедленно все сделать для клиента. И в таких случаях на его круглом с тремя подбородками лице появлялась улыбка, а движения становились суетливыми. Только скандалили редко, предпочитали разрешить все конфликты мирным способом: чаще всего при помощи все того же рубля…
- Я одного не понимаю, - задумчиво проговорил Сорока. - Зачем они воровали?
- Как зачем? - удивился Кузьмин. - Делали большую деньгу!
- А зачем она им? Эта большая деньга?
Кузьмин повнимательнее взглянул на него, помолчал, потом улыбнулся:
- Не переживай, Сорокин. Этих уже вряд ли исправишь: кто пристрастился к легкому рублю, того трудно отучить… О чем они обычно толковали после выходных в понедельник? О пьянке да о девочках. Или у кого транзистор или магнитофон круче!
- Об этом и другие говорят.
- Говорят, но не воруют. Значит, гульба и приобретательство для них не самое главное. Кстати, как Лунев? Томин хотел и его уволить, да, говорят, ты вступился?
- Лунев парень неплохой, - сказал Сорока. - Заморочили ему молодцы голову, а порвать с ними силенок не хватало. Слесарь он отличный.
- Вот и перевоспитай, - заметил Кузьмин. - Только это, Сорокин, не так-то просто… У Мишки тоже на дурной рубль нюх, как у гончей!
- Сбился он со следа, - улыбнулся Сорока. - В своре он может и укусить, а в одиночку - смирный: не лает и зубы не показывает…
- Вожачков не стало, - согласился Кузьмин. - Это хорошо… Я только что был у Томина. К празднику будем вручать вымпел победителя в соцсоревновании и почетные грамоты.
- За что же?
- За лучшие производственные показатели по станции технического обслуживания. - Он удивленно посмотрел на Сороку. - Ты что, не знал, что ваш цех впереди? Будет вам и премия.
- Не поймай мы на воровстве за руку Садовского и Гайдышева - и им бы вручили грамоты? - спросил Сорока. - И дали бы премию?
- Ну и характер у тебя! - покачал головой Кузьмин. - Как только тебя, Сорокин, твоя девушка терпит?
Сорока помрачнел и снова уткнулся в тарелку. На Кузьмина он не смотрел.
- Попал в точку? - не отставал тот. - Конфликт?
- Этот Садовский, наверное, и на том свете будет мне пакостить… - вздохнул Сорока.
- А что, он тебе дорогу перебежал?
- Награждайте, - сказал Сорока. - За трудовые показатели… Только это неправильно. Садовский и Гайдышев тоже перевыполняли нормы. Не потому, что у них высокая трудовая сознательность, а просто им деньги нужно было делать, а для чего они им нужны - ты мне, спасибо, объяснил.
- Из-за двух мерзавцев не должны страдать другие.
- Другие тоже виноваты: они знали, чем занимаются дружки, и молчали.
- Не будешь же ты утверждать, что в цехе все бесчестные, кроме тебя?
- Равнодушие - тоже не меньшее зло. Кстати, это самое равнодушие и порождает зло.
- Послушай, Сорокин, сколько тебе лет? - помолчав, поинтересовался Кузьмин.
- Много, - пробурчал тот, отодвигая тарелку с недоеденным вторым. Он уставился на мутный яблочный компот, но не вдохновился и тоже отодвинул в сторону граненый стакан с прилипшей к нему желтой яблочной долькой… Иногда я сам себе кажусь старым глупым ослом…
- Таким людям, как ты, на свете нелегко.
- А таким, как ты? - взглянул на него Сорока, не скрывая насмешки.
- Мне тоже хочется, чтобы все люди были добрыми, честными, справедливыми, - серьезно сказал Кузьмин.
- Хотеть - мало, - заметил Сорока.
- Человек - это не автомобиль, который можно поставить в бокс отрегулировать, заменить неисправную деталь…
- Человек - это звучит гордо… - сказал Сорока. И непонятно было, шутит он или серьезно.
- Подавай заявление в партию, а? - сказал Кузьмин. - Я тебе дам рекомендацию.
- В партию? - ошарашенно переспросил Сорока. Серые глаза его расширились, он вглядывался в лицо Кузьмина, будто сомневался, что тот сказал всерьез.
- Подумай, Сорокин, - поднялся из-за стола Кузьмин. - И еще одно: в пятницу у нас открытое партийное собрание… Будет разговор и о случае в вашем цехе. Обязательно приходи.
Кузьмин ушел, а Сорока неподвижно сидел на расшатанном стуле и смотрел на застекленный буфет, заставленный стаканами с яблочным компотом. Стаканов было много, не сосчитать. Он даже вздрогнул, услышав над собой знакомый раскатистый голос Васи Билибина:
- Он тут прохлаждается, а звезда экрана разыскивает его по всей станции! Послушай, Сорокин, попроси у нее для меня автограф, а?..
- Куда мы пойдем? - спросила Алена, когда, они вместе с толпой выплеснулись на улицу со станции метро.
- Куда хочешь, - ответил он.
- Это на тебя не похоже, - засмеялась она. - Обычно ты командуешь.
- Даже тобой? - усомнился он.
- И зря, - заметила Алена. - Мной как раз и нужно командовать.
- Пусть кто-нибудь другой командует, - не подумав, брякнул он.
Алена скосила на него блестящие карие глаза, вид у нее сразу стал задиристый.
- Это интересно… Никак ревнуешь?
- А что, есть к кому? - быстро взглянул на нее Сорока и тут же отвел глаза. Что-что, а врать он совсем не умел.
Алена поправила на плече замшевую сумку на длинном широком ремне, рассеянно скользнула взглядом по переполненному автобусу, круто выворачивающему с улицы Салтыкова-Щедрина на проспект Чернышевского. В задних дверях была зажата продуктовая сетка с гроздьями желто-зеленых бананов.
- В «Луче» идет какая-то музыкальная кинокомедия, - сказала Алена. Забыла название.
- Может быть, где-нибудь идет трагедия… или драма? - не очень-то удачно сострил Сорока. Уж он-то знал, что Алена такие вещи не прощает.
И тут же получил сполна.
- Это для тебя слишком сложно, - заявила она. - Уж тогда лучше сходим на боевик? Или вестерн? Где беспрерывно стреляют и бьют друг друга по физиономии?
- Ладно, пойдем на кинокомедию, - сдался Сорока.
Однако очередной сеанс начинался через сорок минут и шла не комедия, а старая кинолента «Спорт, спорт, спорт…».
- Это тебе понравится, - невинно заметила Алена.
- Хороший фильм, - невозмутимо отозвался Сорока.
Немного не доходя улицы Жуковского был пустынный маленький сквер с двумя-тремя садовыми скамьями. Несколько могучих лип и кленов, с трех сторон зажатых оштукатуренными кирпичными стенами, взметнулись до самых крыш. Черная, пропитанная копотью грубая кора, вся в глубоких морщинах; узловатые мозолистые корни вспучили коричневую землю, кое-где поросшую редкой бледной травой. На ухоженной ромбовидной клумбе еще тянулись к тусклому осеннему солнцу несколько белых полуосыпавшихся цветков.
Они сели на зеленую скамейку, истерзанную ножами. Тут были имена девушек, несколько сердец, пронзенных стрелами, и даже название города Сызрань. Кто-то не поленился, с Волги приехав в Ленинград, отыскать этот маленький сквер и напомнить людям, что есть на белом свете город Сызрань, в котором проживает парень по имени Петя.
- Что же ты меня, Тима, не ругаешь? - спросила Алена. - Не устраиваешь сцен ревности? Я ведь иногда встречаюсь с Борисом Садовским, и ты это прекрасно знаешь.
- Ты считаешь, что это необходимо?
- Так принято - я ведь, кажется, твоя девушка.
- Кажется… - с иронией произнес он.
- Это хорошо, что ты не уверен в этом, - сказала она.
- В чем?
- Ты о чем-то другом думаешь? - поинтересовалась она, быстро взглянув на него.