Когда по металлу застучали железные и деревянные молотки и на траву посыпались сухие комки грязи и глины, возле них снова возник долговязый профессор. С минуту наблюдал за ребятами, увлеченно орудующими молотками, потом зонтиком дотронулся до плеча Сороки и спросил:
- И надолго?
- Что надолго? - не понял тот.
- Шумовой эффект, превышающий примерно… - Профессор по привычке дотронулся до носа, будто это ему помогало найти правильное решение любой теоретической задачи. Наверное, так оно и было, потому что он тут же сказал: - Семьдесят децибел.
- А что это такое, Ростислав Андреевич? - спросила Алена.
- Децибелами измеряется шум, воздействующий не только на ухо, но и на человеческую психику, - охотно пояснил профессор. - Триста децибел вполне достаточно, чтобы нормального человека менее чем за сутки свести с ума.
- А семьдесят? - задал вопрос Сережа.
- Вполне достаточно, чтобы я попросил вас, молодые люди передвинуть это… гм… э-эту гору крашеного железа подальше от моих окон. Видите ли, я еще сегодня поработать собираюсь, если вы не возражаете.
- Нет-нет, не возражаем, - сдержимая смех, ответил Сережа.
Пожелав всем доброго здоровья, профессор, постукивая по ступенькам зонтом, удалился в свои комнаты. Грозный напоследок с крыльца басисто облаял всю компанию и тоже скрылся за дверью.
- Как смешно он разговаривает, - сказал Саша.
- Гору крашеного железа… - пробурчал оскорбленный таким отношением к его приобретению Гарик. - Понимает он в машинах!
- Он прав, - сказал Сорока. - Такой шум мертвого из могилы поднимет… Давайте передвинем… э-э… гм… гору крашеного железа… - очень похоже скопировал он профессора, - подальше от дома.
- А вдруг украдут? - засомневался Сережа.
- Железное чудовище? - улыбнулась Алена. - Разве что школьники заберут на металлолом.
- Папа скоро из города с Дедом приедет, - вспомнил Сережа. - Дед будет ночью охранять наш «Запорожец».
- А это удобно? - взглянул на него Саша.
- Что удобно? - не понял Сережа.
- Ну, заставить старого человека по ночам караулить машину? - пояснил Саша.
Все разом грохнули. Гарик даже киянку из рук выронил. Саша недоуменно смотрел на развеселившуюся компанию. Когда общий смех стал затихать, Сережа наконец внес ясность.
- Дед - это собака, - объяснил он. - Эрдельтерьер. Отец вот-вот должен приехать на электричке и привезти его.
- Потешный пес, - ввернул Гарик. - Только вряд ли он станет охранять машину. Он привык спать с удобствами в комнате на ковре.
- О чем вы говорите? - не выдержала Алена. - Кому ваша машина нужна? Да еще сломанная?
- Мы не про машину - про Деда, - примирительно сказал Гарик.
- Интересно, сколько в нашем цехе этих… децибел? - задумчиво произнес Саша, поднимаясь с брезента, - он, лежа на боку, выправлял рихтовочным молотком крыло. - Наверное, и не сосчитать!
- Сережа, садись за руль, а мы сзади толкнем, - распорядился Сорока. Правь к сараю…
Глава 7
Белые ночи пришли в Ленинград в конце мая. Солнце скрывалось, а на позолоченном шпиле Петропавловской крепости всю ночь не угасал багровый отблеск заката. Корабли с ажурными мачтами, на которых горят красные и зеленые сигнальные огни, бесшумно плывут по фарватеру, минуя один за другим разведенные мосты. Кажется, что косо взметнувшиеся вверх железобетонные створы поддерживают над водой белесое небо с желто подсвеченными дремлющим солнцем высокими перистыми облаками. Караваны кораблей плывут и в одну и в другую сторону. Тихо скользят они по спокойной ртутной воде, оставля за собой широкий блестящий след. И не слышно шума двигателей, всплеска, человеческих голосов.
Сорока приехал на Дворцовую площадь сразу после занятий. Перед экзаменами им через день читали обзорные лекции. Когда не было лекций, он допоздна занимался в Публичной библиотеке на Фонтанке. Сороку удивлял и восхищал Ленинград. Первые дни он часами бродил по городу, подолгу простаивал на площадях, читал надписи на мраморных мемориальных досках, установленных на старинных зданиях, рассматривал удивительные памятники. Эти пешие путешествия по городу стали привычкой.
Дневные заботы, стычки на работе, тревога за исход весенней сессии все это отступало куда-то на задний план, стоило ему выйти на Невский проспект. Иногда он ловил себя на мысли, что когда-то все это уже с ним происходило и вот теперь, бродя по Ленинграду, он восстанавливает в памяти неуловимо знакомые черты города.
Шли дни, недели, месяцы, а тяга к прогулкам не проходила. Эту романтическую приподнятость он ощущал, лишь когда один бродил по городу. Если с ним рядом был еще кто-то, ничего подобного он не чувствовал. А если этот кто-то начинал неумеренно восторгаться чем-либо, будь то Казанский собор или памятник Екатерине, что напротив Пушкинского театра, это его раздражало. Сам он никогда и никому не говорил о том, что каждый раз испытывает при встречах с городом.