- Сорока!
- Я тебе все, Борис, объяснила. Больше мне нечего сказать.
- А мне есть что, - горячо начал он. - Я не пешка и не позволю себя передвигать туда-сюда… Ты мне нравишься, и, как говорится, за свое счастье я буду сражаться…
Он даже улыбнулся, произнеся эти слова.
- С кем, Боря? Со мной? Или с ним?
- Со всем миром! - с пафосом произнес он и сам понял, что перехватил: в голосе явственно прозвучала фальшивая нотка.
- А он, Сорока, никогда бы меня не упрекнул за мои промахи, - со вздохом сказала она. - Ему бы это и в голову не пришло… Хотя, поверь, я от него заслужила гораздо больше упреков, чем от тебя. Я заставила его страдать.
- Ну, меня ты не заставишь, - высокомерно улыбнулся Борис.
- Глубоко страдать могут лишь благородные натуры, - произнесла Алена.
- Я не желаю о нем разговаривать, - нахмурившись, обронил Борис. - Я его ненавижу. И жалею, что тогда…
- Замолчи! - воскликнула Алена и уже спокойнее закончила: - Зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть?
- Во всем, что произошло со мной, виноват только он! Во всем…
- Боря, если ты не хочешь, чтобы я тебя возненавидела, очень прошу, не встречай меня больше у института. Не жди и не сигналь гудком у моего дома. Мы больше не будем встречаться.
- Может быть, ты собралась за него замуж?
- Я бы рада, да он еще не сделал мне предложения, - спокойно ответила Алена.
- А что, это блестящая идея! - вдруг неестественно громко рассмеялся он. - Ты выходи за него замуж, а я стану твоим любов…
Последнее слово он не успел договорить: Алена стремительно подалась к нему и изо всей силы хлестнула узкой ладошкой по этому красивому, хохочущему лицу. И, вспыхнув, выкрикнула ему в лицо:
- Подонок!
Он будто подавился смехом, потемневшие синие глаза сузились, губы сжались в узкую полоску; на нее смотрел совсем не тот симпатичный Борис, которого она весной впервые увидела в Комарове, - на нее смотрел жестокий чужой человек, способный на все. Это продолжалось одно мгновение, потом губы раздвинулись в смущенной улыбке глаза посветлели. Перед ней снова стоял прежний красивый Борис.
- Уж и пошутить нельзя, - добродушно сказал он, - тут же по мордасам…
- Теперь я верю, что ты убил Сашу Дружинина, - немного успокоившись, произнесла Алена.
- Я никого не убивал, - продолжая улыбаться, сказал он. - А за дураков, которые ездить не умеют, отвечать не собираюсь…
Но она уже не слушала его. Как-то сразу вся поникнув, отвернулась и зашагала прочь. На снегу отчетливо отпечатывались маленькие следы ее высоких сапожек, плотно охвативших икры. Мимо с мокрым шуршанием проносились машины. Снег на дороге не держался, и колеса разбрызгивали его вместе с водой во все стороны.
- Я не убивал… - бросил он ей вслед. - Но жалею, что в этой аварии не погиб твой проклятый Сорока!
Она оглянулась, но не на него, задумчиво посмотрела на величественного сфинкса, повернувшегося к ней белой длинной спиной, и, все убыстряя шаги, пошла, почти побежала вдоль парапета, изредка касаясь рукой его заледенелой шершавой поверхности. А над ее головой, над угрожающе ворчащей Невой, над куполами дворцов и храмов бешено плясала первая снежная вьюга.
В прихожей на тумбочке опять зазвенел телефон. Пронзительные длинные звонки. Один за другим. Ни отец, ни Сережа не подойдут к телефону: знают, что это Алене, а она стояла на кухне у раковины и чистила синтетическим порошком мельхиоровые вилки, ножи, ложки.
- Алена-а! - не выдержал отец. - Подойди к телефону! Это тебя!
Она лишь пожала плечами: а что толку? Подойдет к дребезжащему аппарату, снимет трубку, а на другом конце будут издевательски молчать. Она знает, кто это звонит, все он, Борис Садовский. Вот уже третий день в квартире не смолкали после семи вечера телефонные звонки. Они начинались как раз в то время, когда вся семья Большаковых собиралась вместе. Сначала первым подбегал к телефону Сережа, - наверное, думал, что ему звонит его прекрасная Лючия… Потом трубку стал снимать отец. Но в ответ никто не услышал ни слова: молчание, прерываемое далекими шумами.
Телефон трезвонит с семи вечера до девяти. Это очень неприятно, когда через каждые пять-десять минут начинает звонить телефон. В таких случаях лучше всего отключить его, но у них в квартире нет такого устройства. Правда, за все время, что себя Алена помнит, никто еще так назойливо не трезвонил к ним. Она бросила тускло блеснувшую вилку в раковину и подошла к телефону. Лицо у нее обреченное, наверное, скажи он сейчас в трубку, чтобы она вышла из дома, - и она оделась бы и покорно пришла на угол Салтыкова-Щедрина и Чернышевского. Ей до смерти надоели эти звонки. Но трубка молчала. И тогда Алена, несколько секунд подождав, отчетливо проговорила: