Федя поднял шишку и запустил в глухарку. Птица захлопала крыльями и улетела. А на землю медленно опустилось рябое перо.
- Полпуда потянет, - на глазок определил Федя. - Ружьишко бы сюда!
Потом дорогу перебежал заяц. Он был худой и длинноногий, жёлто-серого цвета. Одним махом перелетел через дорогу в десяти шагах от нас и скрылся в молодом ельнике.
- Теперь очередь за медведем, - сказал Гарик и даже не улыбнулся. Мне тоже улыбаться не хотелось. Лес всё теснее прижимался к тропинке. Когда мы спускались в низину, веяло грибной сыростью и мраком. На буграх лес стоял солнечный, пахло хвоей и смолой. Иногда сквозь стволы виднелся бурелом. И всякий раз мне мерещилось, что это медвежья берлога. Поравняемся, а он и выйдет к нам навстречу. Федя говорит, что лизать будет… Врёт, наверное. С какой стати медведь человека лизать будет? Будто человек сахарный.
- Рассказать, как здесь пять лет назад мужика нашли убитого? Шёл он под вечер этой самой дорогой…
- Не надо, - попросил я.
- Пускай рассказывает, - сказал Гарик.
- Днём неинтересно, - ответил Федя, посмотрев на меня. - Как стемнеет, во всех подробностях расскажу…
До вечера ещё далеко, а потом, может, и забудет Гриб. Не люблю я слушать истории про покойников. Мороз даже по коже дерёт. А потом по ночам всякая ересь снится. Алёнка один раз слышала, как я во сне кричал.
Километров через пять, когда мы сделали первый привал, я вместе с Федей и Гариком стал на чём свет стоит проклинать Сороку. Из-за него почти голые бредём через глухой лес, а до дома ещё так далеко.
Глава семнадцатая
Алёнка и отец сидели на новенькой жёлтой скамейке. Этой скамейки ещё утром не было. Без меня сделали. Они о чём-то разговаривали и даже не посмотрели в мою сторону, когда я появился на тропинке. И лишь мой верный Дед обрадовался, увидев меня. Он заулыбался и, виляя хвостом и пританцовывая, подошёл ко мне. «Ты где был, пропащая твоя душа? - спрашивал Дед. - И меня с собой не взял? Хотя ты свинья, Сергей, я на тебя всё равно не сержусь!»
Я почесал Деда за ухом и подошёл к своим. Они всё ещё не замечали меня. Ну ладно - отец. Ему по штату положено в строгости воспитывать меня, а Алёнка-то чего выкаблучивается?
- Щей бы побольше и картошки с мясом, - сказал я.
- Проголодался? - спросил отец.
- Где ты шлялся? - соизволила взглянуть в мою сторону Алёнка.
- Я, может быть, по-настоящему заблудился… На меня, может быть, медведь напал… и это… обхватив лапами, стал лизать…
- Медведь, значит, лизал? - усмехнулся отец.
- Бедный, облизанный Серёжа, - сказала Алёнка.
Всё это начало меня раздражать. Я всё-таки восемнадцать километров с гаком отшагал. А они на лавочке, сидят да ещё насмехаются!
- Где твоя рубашка, штаны? - спросила Алёнка. - Медведь слизал?
Про одежду я совсем забыл. Весь день прошагал в трусах, привык.
- Действительно, где твоё обмундирование?
- Потерял…
- Это интересно, - сказал отец.
- Кто-то лодку угнал, - сказал я. - Уходили - была, а пришли - нет…
- Куда уходили?
Я промолчал. Пока не накормят, ни слова больше не скажу.
- Я чувствую, от тебя сейчас правды не добьёшься, - сказал отец. - Натощак ты врёшь плохо… Покорми его, Алёна, - возможно, потом он придумает нам какую-нибудь историю повеселее.
Мы с Алёнкой пошли в дом. В сенях она сказала:
- Твоя одежда дома. Её парень принёс, с которым мы на болото ходили. У него птичье прозвище… Сорока, что ли?
- Что он сказал?
- Мы сначала испугались, подумали, что ты утонул. Он говорит: «Не беспокойтесь, к вечеру вернётся».
- Мы ему покажем, где раки зимуют… - сказал я.
- Суп тёплый… Подогреть?
- Тащи какой есть!
Она налила целую тарелку супа с фасолью, на второе поставила на стол миску гречневой каши с молоком. И нарезала чёрного хлеба. Я накинулся на еду. Алёнка сидела напротив и смотрела на меня. Я уплетал чуть тёплый суп и косился на кашу. Я ещё никогда не хотел так есть. Хотя там, в лесу, мне казалось, что больше всего на свете я хочу растянуться на кровати и заснуть. Последние километры были самыми тяжёлыми. Даже привычный к таким переходам Федя Губин устал. Шёл, чертыхаясь в адрес Сороки, и спотыкался. Он так и забыл рассказать эту историю про убитого мужика. Гарик до крови сбил о корень большой палец и хромал позади нас. Он тоже бубнил что-то угрожающее себе под нос. Если бы на дороге нам попался Сорока, от него мокрое место осталось бы.
Солнце напекло голову, плечи зудели. Хотелось пить, но за всю дорогу мы даже паршивой лужи не встретили. На привалах мы ложились голыми животами в пыль. Но кусачие лесные муравьи не давали долго прохлаждаться.