- Больше мы с ним не встречались. Меня ранили в голову. В авиацию врачи вернуться не разрешили: заработал это чёртово головокружение! На высоте терять память стал. Чуть машину не угробил. Распрощался я с авиацией, а про Виктора слыхал из газет. Он под Ленинградом отличился. Там и дали ему Героя Советского Союза. А я был направлен в авиационное училище и там обучал теории лётного дела молодое поколение… А недавно ушёл на пенсию. Вот такие дела, мальчишки!
Большая спина мешала мне. Я готов был еловой шишкой запустить в эту спину. И потом, она мне показалась знакомой… Это спина взрослого человека.
- Кто это? - шёпотом спросил я Гарика.
Он пожал плечами.
Бывший лётчик спросил:
- Ну, а как у вас дело продвигается?
Сорока пошевелил палкой красные угли, вздохнул:
- Во все детдомы написали, нет такого… Может быть, у него другая фамилия?
- Много лет прошло…
- Маленький мог забыть свою фамилию, - ввернул словечко Коля Гаврилов. Он примостился рядом с Сорокой. Я его сначала и не заметил. Из-за этой спины. Коля лежал на животе, лишь одна голова виднелась. На щеке красный отблеск.
Я понял, о чём речь. Этот лётчик, очевидно, старый знакомый ребят, знал того самого человека, внука Смелого, после гибели которого сын убежал из дому. Ребята вот уже год его разыскивали. Да разве найдёшь? Страна такая огромная, а тут один человек. Мальчишка какой-то.
Гарик дышал мне в самое ухо. Но двигаться было опасно, и я терпел. Он тоже слушал лётчика и, наверное, ничего не понимал, так как не знал истории про Смелого и его внука.
Спина пошевелилась и сказала удивительно знакомым голосом:
- Мальчика кто-нибудь усыновил…
Вот это сюрприз. Спиной ко мне сидел не кто иной, как мой собственный отец. Куст, за которым я прятался, мешал мне его разглядеть. Сидит себе у костра, прохлаждается. И нам ничего не сказал. Отец называется! Ещё хорошо, что Алёнки здесь нет, она бы сейчас такой шум подняла.
Гарик тоже узнал отца. Он толкнул меня в бок и неслышно засмеялся. Я всё-таки не выдержал: нащупал сухую шишку, их тут полно валялось, и, отодвинув ветку, бросил в отца. Шишка попала в спину. Отец повернул голову, но ничего не сказал. Подумал, что с сосны свалилась. Или жук ударился.
Гарик щипнул меня и показал кулак.
- Уха-то, наверное, готова? - спросил лётчик.
Рыжий Лёха полез деревянной ложкой в котёл. Пока нёс ложку ко рту, на кого-то капнул, мальчишка вскочил на ноги и стал тереть под общий смех обожжённое место.
- Телячьи нежности, - пробормотал Лёха и, подув, протянул ложку лётчику. Тот попробовал, улыбнулся:
- А лук?
- Эх, забыли! - с сожалением сказал Лёха и бросился в дом. Вернулся он быстро. Сев в сторонке, стал чистить ножом две крупные луковицы. Он их далеко держал от себя, но скоро в глазах заблестели слёзы, он чихнул. Нарезав лук, бросил в котёл.
- Двойная? - спросил лётчик.
Лёха кивнул и снова запустил ложку в котёл. На этот раз сам попробовал и снова побежал в дом. Вернулся с большой деревянной солонкой. Взглянул на лётчика, спрашивая его согласия, тот кивнул. И тогда он всыпал в котёл полную ложку соли. От котла потянуло в нашу сторону таким вкусным запахом, что у меня слюнки потекли. Гарик тоже облизывался. Лёха и Вася Островитинский сняли котёл с костра. Осторожно поставили в специальное углубление на земле. Появились деревянные и алюминиевые ложки, две буханки хлеба. Ели прямо из котла. Сначала хлебали жижу, а потом вылавливали крупные разварившиеся куски рыбы. Отец тоже уписывал уху за обе щеки. И похваливал.
- Полмесяца у нас поживёте? Как в прошлом году? - спросил Коля.
- Одну неделю, - ответил лётчик. - У меня путёвка в санаторий.
- Все мои болезни здесь побоку, - сказал отец.
- Рыбачите?
- Сын с дочерью увлекаются…
- Они места не знают, - сказал Коля.