- В другой раз не будет кулаками размахивать.
Подошел Федя. На меня он не смотрел. Я понял, что наши отношения безнадежно испорчены. Признаться, Гриб мне не очень нравился. Орет, как на базаре, оскорбляет.
На меня даже отец никогда не кричит. Бывает, что Аленка разойдется, да что с девчонки возьмешь?
Федя сдернул с кустов свою одежду и, хотя она еще не просохла, оделся. К рамкам прилепил по кусочку листа подорожника.
- Пока, - мрачно сказал он и, прихрамывая, ушел. Гарик проводил его взглядом и, посмотрев на остров, пробурчал:
- Все из-за него...
Глава двадцатая
- Ну где же вы?! Сю-да-а!
Я решил, что Аленка тонет. Иначе с чего бы она так кричала? Наперегонки с Гариком мы бросились к озеру. Аленка стояла в лодке и обеими руками держала за длинное удилище.
- Я наконец поймала большую рыбину, - сказала она, не глядя на нас. Лицо у нее было удивленное.
Конец удилища ходил, леска натянулась.
- Давай я, - сказал Гарик, собираясь прямо в штанах лезть в воду!
- Не мешайте! - ответила Аленка. И даже ногой топнула. Она стала подводить добычу к лодке. Но лещ упирался, не шел.
- Уйдет! - стонал Гарик. - Как пить дать уйдет.
- Она же ловила, - сказал я.
- Где подсачок?
- Не кричи под руку, - ответила Аленка. - Я и без этого... сачка.
- Тащи подсачок! - приказал Гарик.
Я пулей бросился к палатке, схватил подсачок на бамбуковой ручке и прибежал обратно. Рыбина еще держалась на крючке. Гарик вырвал подсачок из рук и ловко забросил в лодку. Аленка, не отрывая глаз от лески, взяла его.
- Леску не ослабляй! - переживал Гарик. - Сорвется, слышишь?
- Никто не ослабляет...
- Пускай воздуха глотнет... Легче тащить будет!
- Он не хочет воздуха...
Аленка все-таки подвела рыбину к борту и стала просовывать под нее подсачок. Рыбина всплеснула, и мы увидели золотистый бок и черный плавник.
- Лещ! - сказал Гарик. Рыба высунула из воды голову и, глотнув воздуха, добровольно легла на бок.
- Чего ждешь? - крикнул Гарик. - Тащи!
Аленка все еще никак ни могла просунуть подсачок.
- Бери с хвоста! С хвоста, говорю!
- Лопнешь, - сказала Аленка.
Гарик стукнул себя кулаком по лбу и в одежде полез в воду. Но когда он подплыл к лодке, торжествующая Аленка уже держала в подсачке изогнувшуюся рыбину. Крупная чешуя отливала золотом.
- Просто удивительно, почему не ушел, - говорил Гарик, плавая вокруг лодки.
- Всю рыбу распугал, - сказала Аленка.
- Давай к берегу, - позвал я. Мне тоже хотелось посмотреть на леща. Аленке самой не терпелось показать рыбину. Она стала грести к берегу. Гарик плыл рядом.
- Она чуть удочку не утащила, - рассказывала Аленка. - Смотрю, удочка сползает в воду, я как дернула! Тяжелое что-то. Тут я как закричу...
- Слышали, - сказал я.
Лещ был килограмма на полтора. Он смирно лежал на траве и ворочал глазами. Почему-то он почти не брыкался.
- Везет же... - сказал Гарик. Мокрая рубаха и штаны облепили его, у ног - лужа.
- Я говорила, что поймаю... - ликовала Аленка. - Это Сорока мне место показал. Я с шести утра сижу тут. Сначала одни ерши, а потом...
- Что дальше было - мы знаем, - сказал я.
Аленка умолкла. И правильно, нечего задаваться. Повезло, так помалкивай! Вот мне почему-то не везет...
Я вдруг увидел, как недалеко от того места, где ловила Аленка, закачались камыши, скрипнула осока. Негромко всплеснуло, разбежались круги. Когда солнце вышло из-за облака, я увидел под водой ррасплывчатую двигающуюся тень. Я думал, что увижу и зеленую трубку, но трубки не было. Тень ушла в глубину, растворилась. И сколько я ни смотрел - трубку так и не увидел. Маленькие волны сомкнулись над таинственным пловцом. Опять загадка: кто это? У Сороки была трубка, он не мог так глубоко уходить под воду.
- Я вечером опять на этом месте встану, - сказала Аленка.
- Теперь все лещи твои, - сказал я.
Глава двадцать первая
С утра стал накрапывать дождь. Он глухо стучал по крыше нашего дома. Под окном росли лопухи, слышно было, как дождевые капли, скатываясь с крыши, барабанят по широким зеленым тарелкам. Сосны стояли потемневшие и взъерошенные. На остриях зеленых иголок повисли блестящие капли. Небо затянули серые облака. В той стороне, где должно быть солнце, облака были светлые. Я не любил такой дождь. То ли дело гром и молния! Налетит гроза, все кругом потемнеет, а потом как заполыхает и загремит! И дождь не такой маленький и нудный, а как ударит косым ливнем, так трава ложится на землю.
Отец, подперев руками голову, читает рукопись. Он не слышит дождя. Аленка, положив ноги на спинку кровати, лежит с книжкой в руках. Дед растянулся посередине комнаты. Он побывал на улице и вымок. Глаза прижмурены. Но я знаю: Дед не спит. Уши шевелятся. Он слушает, что творится снаружи. Когда Дед попадает под дождь, от него несет псиной. Мне нравится этот запах. А вот Аленка не выносит. Она изредка поглядывает на Деда и морщит нос. Но Деду наплевать на Аленку. Он все равно не уйдет из дому, пока самому ме захочется. Иногда наш старик становится упрямым как осел. С места не сдвинешь, рычит, клыки показывает: и у собак бывает разное настроение. Наверное, не нравится ему, что дождь идет.
Я сижу на подоконнике, положив руки на колени. Смотрю на мокрый лес и жду чего-то. Вдруг из леса выйдет лось Сережа? Или сын его - Борька?
- Лоси умеют плавать? - спрашиваю я.
Отец отрывается от бумаг и смотрит на меня. Я уверен, что он меня не видит. Отец видит пересекающиеся линии, кривые и прямые.
- Лоси? - спрашивает отец и, подперев ладонью лоб, снова углубляется в рукопись, забыв про лосей.
- Как они попали на остров? - говорит Аленка.
На этот вопрос трудно ответить. Если даже и умеют плавать, они все равно не заберутся на остров.
- Зимой! - осенило меня. - По сугробам.
Аленка молча смотрит в потолок. Немного помолчав, соглашается:
- Иногда и тебе приходят в голову разумные мысли.
- А тебе никогда, - отвечаю я.
Но Аленке ругаться лень. Она не обижается.
- А медведи умеют плавать? - снова спрашиваю я.
Все молчат. Никого не волнуют медведи. Конечно, умеют плавать. Почему бы им не уметь?
- Убей меня громом, если они не позаимствовали этот грот и колодец у Жюля Верна, - сказала Аленка.
Где-то далеко и впрямь громыхнуло.
- Убьет, - говорю я.
- А Коля Гаврилов - его верный паж?
- Оруженосец, - соглашаюсь я. Аленка любит употреблять эти старинные словечки из романов.
- Как ты думаешь, Сережа, кто из них храбрее?
Я понял, о чем идет речь, но на всякий случай спросил:
- Гарик или Сорока?
- Кто это придумал ему такое имя?
Непонятная это вещь - храбрость. Гриб держал дымящуюся бомбу в руках и посмеивался. Мы с Гариком чуть со страху не умерли, а он хоть бы что. А когда Дед насел на него, так сразу побелел и быстренько домой смотался. И Аленка одна может по лесу бродить весь день, не боится ночью выходить из дому, а как гром загремит, так побледнеет и начинает полотенцем закрывать зеркало. А потом ложится на диван и на голову подушку кладет. А я люблю смотреть на грозу. И не страшно мне, а, наоборот, весело - так и хочется выбежать под хлесткий дождь и прыгать по лужам. Я иногда так и делаю. Когда никто не видит. А до чего приятно стоять под ливнем без кепки и чувствовать, как по голове щелкают капли, а рубаха прилипает к телу! Говорят, кто простоволосый стоит под дождем, тот быстрее вырастет. И еще я люблю смотреть, как дождевые капли хлещут по лужам. Лужа пузырится и кипит. А иногда появляется маленькая радуга. Из звона и пузырей. Поиграет маленько и пропадет. Аленка этого никогда не видит. Она прячется под подушкой.
- Где же ты, солнце ясное? - произнес отец, поднимаясь из-за стола. За горами, за долами, за дремучими лесами... Пойдемте, ребятишки, за солнцем?
Мы с Аленкой посмотрели на окно. Капли суетливо торкались в стекло. Не успеешь до озера дойти, как холодные струйки потекут за воротник.