Три года мы без мамы. На лбу у отца появились две глубокие морщины. Он ссутулился, утратил спортивную выправку, как говорили его друзья по институту.
Отец стоит на берегу, смотрит на нас. Он серьёзный. О работе думает или о маме? Волосы у отца тёмно-русые, а глаза карие. Когда он смотрит вдаль, то прищуривается. Он немного близорукий, но очки не любит носить. Лишь когда садится за письменный стол, надевает. А потом, сняв очки, долго ходит по комнате и трёт переносицу.
Я огорчённо развёл руками и выбросил окуня на траву. Он ещё шевелил плавником. Отец поднял окуня.
— Попался, разбойник! — сказал он.
— А моя рыбина ушла, — сказала Алёнка. — Вместе с крючком.
— Бывает, — улыбнулся отец.
— Алёнка водяного чёрта видела.
— Давайте обедать, — сказал отец.
— Это была коряга, — сказала Алёнка.
— А глаза? Волосы?
— Какие волосы? — удивился отец.
— Что на первое делать? — спросила Алёнка. — Консервированный борщ с говядиной или суп из щавеля?
— Суп, — сказал я. Отец тоже не возражал. За консервами нужно было спускаться в подпол, а щавель рос рядом с домом. На лужайке. Его тут много растёт. До самой осени хватит.
Стыдно Алёнке рассказывать про нашу рыбалку. Отец будет смеяться и дразнить нас. Здесь, на берегу, и мне стало казаться всё, что произошло на озере, сущей чепухой. Одного только я не мог объяснить — как выскочил камень из продуктовой сетки.
— Проголодались, троглодиты? — спросил отец.
Он каждый день придумывает нам новые прозвища. Уж кем только мы не были с Алёнкой: «саблезубыми тиграми», и «ихтиозаврами», и «целакантами». Отец кроме своих станков любит палеонтологию. Науку о древних ископаемых. У нас в доме много всяких окаменелостей. На одном белом камне отпечатался зуб трицератопса. Я запомнил это ископаемое потому, что отец говорил о нём целый месяц. Отец очень ценит этот камень и строго-настрого запретил нам к нему прикасаться.
Однажды Алёнка выбрала из отцовской коллекции камень потяжелее и придавила им деревянный круг в ведре с квашеной капустой. Древняя окаменелость взяла да и развалилась на мелкие кусочки. Отец очень расстроился. Он обозвал Алёнку «игуанодоном» и сказал, что этому камню двести миллионов лет.
— Не может быть, — удивилась Алёнка. — Миллионы лет лежал и ничего, а тут за три дня рассыпался. Тебе, папа, подсунули ненастоящий камень.
— Мне никто не подсовывал! — возмутился отец. — Я его сам нашёл в Средней Азии. Это же мел, разбойница, он боится воды.
Алёнке надоели папины камни. Они лежали повсюду: на письменном столе, в тумбочке, в книжном шкафу, на полках. На них накапливалась пыль, а отец не разрешал к ним притрагиваться.
Три раза он был в археологических экспедициях. И каждый раз привозил оттуда по вещевому мешку окаменелостей. Он был не прочь и ещё раз на весь отпуск уехать в экспедицию. Его друзья — палеонтологи — каждую весну приглашают, но отец не хочет нас оставлять на произвол судьбы. «Знаю я этих мастодонтов, — говорил он. — Оставь одних — потом весь век будешь каяться».
Он преувеличивает. Мы с Алёнкой видим отца лишь вечерами. И ещё в воскресенье. Это наш общий день. А так он всё время пропадает на работе или в институте.
К нам подошёл Гарик. В руках у него заграничный спиннинг. Гарик мельком взглянул на наш скромный улов, усмехнулся:
— Не жирно!
— Ты бы видел, какая сорвалась, — сказала Алёнка.
— Всегда срываются самые большие, — ответил Гарик.
— А ты что поймал? — спросил я.
— Вдоль берега покидал, — сказал Гарик. — Так себе, мелочь.
— Покажи! — потребовала Алёнка.
Повыше закатав штанины, он вошёл в воду и вытащил металлический садок: мы с Алёнкой так и ахнули.
В садке выгибались и подпрыгивали четыре порядочные щуки.
— Ты поймал? — спросила Алёнка. Она присела на корточки и стала рассматривать щук. — Вот эту, — она осторожно дотронулась до самой крупной пальцем, — я видела вон там…
— Это она, конечно… — сказал Гарик.
На траве лежала надутая резиновая лодка. Она уже высохла и, казалось, вот-вот лопнет. Гарик взял за жабры щуку, ту самую, которую Алёнка «узнала», и бросил рядом с моим окунем.
— Жертвую на уху.
— Спасибо, — сказала Алёнка.
Она тут же на берегу стала чистить рыбу. Отец вспомнил, что в примусе нет горючего, и пошёл заправлять его.
Я поднял в воздух лёгкую резиновую лодку и понёс к палатке. Там мы с Гариком вывернули ниппеля, и горячий воздух с шумом и свистом вырвался из лодки. Я с удовольствием помогал Гарику. Я и не подозревал, что он такой хороший рыбак. Мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное.