Посередине озера лодка легла на борт и опрокинулась. Гарик и Федя забарахтались в воде. Они что-то кричали, но я не расслышал. Я внимательно смотрел на воду и наконец снова увидел кусочек зелёной трубки, через которую дышал Сорока. Трубка то исчезала под водой, то снова появлялась, каждый раз всё ближе к острову.
Скоро он стоял перед нами. Капли блестели на его загорелой коже. От маски на лбу осталась красная полоска. Сорока отдал ласты и маску Коле, а сам повернулся к нам.
— Купаются, — сказал он.
— Чего они испугались? — спросила Алёнка. Она так и не поняла, что произошло.
— Тут щука одна есть, — сказал Коля. — Бревно. Её все боятся. Один раз нашего пацана за пятку схватила, еле вырвался. А сколько утей сожрала! У неё на спине мох вырос. Она ещё до революции жила тут. Пудов на пять, верно, Сорока?
— Не взвешивал, — ответил Президент.
— Зачем ты их? — спросил я, кивнув на тот берег.
— Крадутся, как воры…
— Нечего им у нашего острова делать, — сразу посерьёзнев, сказал Коля.
— Федьке Грибу лодку не отдам, — сказал Президент. — Это не рыбак.
— Истребитель мальков, — добавил Коля. — Штук с тыщу кверху животами плавало.
— Этот Гарик, откуда он? — спросил Сорока.
— Москвич.
— Сошлись с Федькой… Свой свояка видит издалека.
— Он машину водит, — сказал я. — А каких щук ловит!
— Я видела, — подтвердила Алёнка.
— Гарик… По-русски Егор, что ли?
— Георгий, — сказала Алёнка.
На тропинке показался Васька и с ним ещё трое. Все в трусах. Васька налегке шагал впереди, а те трое тащили на плечах длинную доску. Двое по краям, один посередине. Они прошествовали мимо нас. Васька мельком взглянул на меня и отвернулся. Сделал вид, что не узнал. Нос у него облез, стал острый и красный, как морковка.
Эта доска была предназначена для трамплина. Нырять будут. Высота подходящая, метра три. Первым ступил на доску Васька. Покачался, потрогал свой красный нос, но нырять всё ещё не решался. Мальчишки что-то советовали ему, он охотно их слушал. Слушать лучше, чем прыгать с такой высоты.
— О чём задумался, детина? — спросил Сорока.
— А если пузом приложусь? — Васька хлопнул себя по ляжкам, ещё раз качнулся, вздохнул и шарахнул вниз головой. Раздался громкий всплеск. Я не видел, как вошёл в воду Васька, но и по звуку догадался, что он действительно приложился животом.
Скоро из колодца показалась Васькина мокрая голова. А потом и весь Васька. Левый бок у него покраснел. Я думал, что больше он нырять не будет. Но Васька сразу пошёл к доске. Мальчишки снова стали давать советы, но Васька отмахивался.
— Я сам, — сказал он. И, долго не раздумывая, бултыхнулся в воду.
— Раз пять приложится животом — научится, — сказал Сорока.
— А это обязательно? — спросила Алёнка.
— Пошли, — сказал Сорока.
Вслед за ним мы зашагали по тропинке, протоптанной в лесу. Сосновый бор насквозь просвечивался солнцем. Меж деревьев мы увидели небольшой дом, сложенный из крепких неотёсанных брёвен. Дом был без крыльца. Одной стеной плотно прижимался к двум могучим соснам. Колючие лапы наполовину прикрыли крышу. На крыше несколько каких-то мудрёных антенн. В доме три окна. На скамейке, что приткнулась к фасаду, сидел большой кролик, а внизу суетились ещё два. Они поднимались на задние лапы и дотрагивались до своего приятеля, словно пытались спихнуть его со скамейки. Неподалёку от дома большая спортивная площадка. Видно, ребятам пришлось здорово поработать, чтобы отвоевать её у леса. Турник, столбы с баскетбольными щитами, самодельный деревянный конь, бревно и другие приспособления, каких я ещё и не видел.
Сорока, столкнув кролика, присел на скамейку. Мы с Алёнкой опустились в траву. Кролики подковыляли к нам и стали деловито обнюхивать руки и ноги. У них были маленькие смешные носы и печальные глаза. Алёнка погладила одного, он зажмурился от удовольствия и замурлыкал, как кошка.
Я понимал, что Сорока позвал меня не просто так, в гости, а для серьёзного разговора. Но, возможно, Алёнка мешала ему. Мы молча сидели минут пять. Алёнка обхватила руками колени. Она смотрела на кролика, который шевелил своими просвечивающими на солнце розовыми ушами. Алёнкины золотистые, с рыжим отблеском волосы тоже шевелились. С озера тянул ветерок. Из бора доносились птичьи крики. На сосновом стволе золотом сверкнула капля смолы. Она только что появилась на свет. И вот, растаяв на солнце, медленно вытянулась по красноватой коре в длинную сиреневую нить.