— Ох ты госпо…
Мальчишка метил Аврааму в голову. Он промахнулся. Авраам отступил на шаг и вскинул кулаки, но замер, не нанося удара. Промахнулся. Слева щеку покалывало. Промахнулся ведь? Пощипывало под глазом. Отец Томаса провел кончиком указательного пальца по лицу… легко-легко. Полилась кровь — хлынула потоком из тонкого, как от бритвы, разреза, протянувшегося от рта до уха.
Не промахнулся.
Это последние мгновения моей жизни.
Авраам почувствовал, как его голова рванулась назад. Глазницы треснули. Повсюду свет. Он чувствовал, как из ноздрей струится кровь. Еще удар. И еще. Где-то кричит его сын. Почему он не убегает? Челюсть сломана. Выбиты зубы. Руки, сжатые в кулаки, кажутся такими далекими, крик тоже уходит вдаль. Заснуть… и не просыпаться.
Существо держало Авраама за волосы — и наносило удар за ударом, пока череп наконец «не проломился, как яичная скорлупа».
«Чудовище обхватило отца за шею и вздернуло его в воздух. Я снова вскрикнул — сейчас оно его задушит. Вместо этого оно погрузило длинные, подобные ножам, ногти больших пальцев в Адамово яблоко жертвы и — раз! — разорвало горло прямо посередине. Существо подставило рот под образовавшееся отверстие и с жадностью присосалось к нему, будто пьяница к бутылке виски. Оно глотало и глотало кровь. Если поток начинал иссякать, чудовище приобнимало отца за грудь и надавливало. Оно выжало сердце до последней капли, а потом бросило тело на землю и огляделось. Оно смотрело прямо на меня. Теперь я понял, чего так испугался отец. У него были черные как уголь глаза. Клыки, длинные и острые как у волка. Белое лицо демона. Порази меня Господь, если я лгу. Сердце у меня ушло в пятки. Дыхание замерло. Существо просто стояло, с лицом, покрытым кровью моего отца и… Клянусь тебе, оно прижало руки к груди и запело».
У существа оказался безупречно чистый юный голос. Да еще узнаваемый британский акцент.
Неужели этот звук мог исходить от воплощенного ужаса? Неужто белое лицо озаряла теплая улыбка? Это какая-то жестокая шутка. Демон завершил песню, низко и медленно поклонился, затем убежал в лес. «Он бежал, пока я не перестал различать в просветах между деревьями белые отблески». Восьмилетний Томас склонился над изуродованным и опустошенным трупом отца. Он дрожал всем телом.
«Я понимал, что придется солгать. В жизни не смог бы рассказать ни одной живой душе о том, что видел, — любой счел бы меня идиотом, вруном или кем похуже. Да и чему я был свидетелем? Может быть, мне все привиделось. Когда Мордехай прибежал с ружьем и стал спрашивать, что случилось, я разрыдался и поведал единственную возможную историю. Ту самую, в которую он бы поверил: тут побывал отряд шауни, индейцы убили отца. Я не мог открыть правды. Не мог сказать, что его убил вампир».
Эйб онемел. Он тихо сидел напротив пьяного отца. Редкие искры от костра заполняли пустоту между ними.
Я слыхал много его историй: некоторые повествовали о жизни других людей, некоторые — о его собственной. Но он ни разу ничего не выдумывал, даже в таком состоянии, как сейчас. Честно говоря, не думаю, что у него хватило бы воображения. К тому же мне в голову не шла разумная причина, по которой отец стал бы врать о подобных вещах. А следовательно, как ни прискорбно…
— Ты думаешь, что я спятил, — сказал Томас.
Именно так я и думал, но промолчал. Я научился в такие минуты держать рот на замке: самое невинное замечание могло быть истолковано превратно и вызвать бурю гнева. Я научился сидеть молча, пока отец не отошлет меня прочь или не уснет.
— Черт, я тебя понимаю.
Отец отхлебнул от заработка минувшей недели[9] и посмотрел на меня с нежностью, которой я прежде в нем не замечал. На мгновение мир отступил, и я увидел нас — не такими, как на самом деле, а какими мы могли бы быть в другой, лучшей жизни. Отец и сын. Его глаза наполнились слезами. Я удивился и испугался. Он словно умолял меня поверить. Но не мог же я верить в столь безумный рассказ. Пьяница наплел с три короба. Вот и все.
— Я рассказал тебе, потому что ты должен знать. Ты… заслужил эту правду. Говорю тебе: в жизни я видел двух вампиров. Первого — там, на поле. А второго… — Томас отвел взгляд, снова пытаясь сдержать слезы. — Второго звали Джек Бартс. И его я увидел незадолго до смерти твоей матери.
8
Песня XVI века, сочиненная Ричардом Эдвардсом. Отсылка к ней встречается в «Ромео и Джульетте», акт IV, сцена 5. Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.
9
Многие фермеры держали винокурни, чтобы заработать побольше денег на своем урожае. Здесь Эйб имеет в виду, что Томас частенько выполнял плотницкую работу за ржаной виски — к ужасу новой жены.