– И все таки не понимаю, такие сложности. Любой из нас мог бы делать это сам.
– Сам? Ха. Я не настолько тебе доверяю, чтоб позволить такое – он похлопал его по плечу.
После чего они дружно рассмеялись и вышли. Лампы в зале гасли одна за другой и только большое, по отечески доброе и мудрое лицо, смотрело им вслед с двух огромных экранов.
За дверью шумел телевизор. Он вошел в комнату и осмотрелся. Он дома, все по старому. На телевизоре крутили хронику его спасения. Куча бойцов в черных костюмах и масках штурмовали здание, в котором его еще недавно держали захватчики. Штурм прошел быстро. Несколько взрывов, вынесших оконные рамы. Короткие очереди спецназа. Дым, пыль взлетевшая в воздух. Сутолока у входа. Рваные кадры с камер установленных на шлемах бойцов. Отборный мат. Стрельба куда-то вперед, в дым, от бедра, не прицеливаясь. А затем запустили журналистов. Вот они ходят по комнатам здания, снимают поверженных экстремистов. Мертвые. Пыльные от взрывов. С неестественным положением тел. Кровавые пятна от пуль. Рядом стволы, новые, блестящие, смазанные. Горки гранат, аккуратно сложенные чтоб отбиваться как можно дольше. Журналисты с пылом рапортуют, что террористы повержены, а Президент спасен и теперь ему ничего не угрожает. И снова по кругу, новости сообщают, что Президент был похищен, но благодаря профессиональной и слаженной работе специальных служб, теперь он в безопасности.
Он тяжело сел в кресло. Вспышки света с экрана создавали уродливые тени в полумраке комнаты. Стрелки механических часов, на стене, застыли около 24 часов. Секундная стрелка слабо вздрагивала, пытаясь сделать еще шаг, но безвольно падала назад. Тени от стрелок пульсировали на белом циферблате, словно старались пронзить часы, окончательно прервать свой ход. Он отвел взгляд, снова заставив его бесцельно блуждать по комнате. Под рваными вспышками комната силиться быть другой, но уже не в состоянии измениться. Слишком долго ничего в ней не менялось, слишком поздно. Даже подброшенная пыль, как стайка потревоженных птиц взмывает вверх, отлетает чуть в сторону и безмятежно опускается. Этих птиц уже не согнать с насиженных мест. Взгляд касается фотографии на стене. Старая, выцветшая. Улыбки людей на ней, вытягиваются в уродливые гримасы. Он не в состоянии узнать этих людей, так давно она сделана. Он даже не уверен есть ли там он.
Его старая комната уже не могла быть источником жизни, она состарилась вместе с ним. Давно в ней не звучал смех, давно не было душевных разговоров. Эта мысль зародилась в нем не сейчас. Настолько давно, что уже похоронена под нагромождением мусора жизни. В голове пустота, которую хочется заполнить мыслями. Но они не рождаются, неужели мысли тоже стареют и умирают. Лишь изредка он вспоминает что-то, немного крутит мысль в голове, но она истончилась как он сам, такая же неторопливая и блеклая. Ему скучно с этой мыслью, она не доставляет ему радости, своим развитием и ростом, она не обрастает деталями и подробностями.
Когда ты молод мысли витают в твоей голове, как сумбурный клубок, как стайка мелких птах, что задорно носятся в небе. И тебе так хочется навести порядок в мыслях, придать им строгость и систему, очистить голову от нагромождения этого веселого беззаботного потока чувств и радостей, от вязких изматывающих тревог. Ты буквально вожделеешь пустоты, чтоб построить новый правильный порядок. И вот ты стар, и у тебя в голове вожделенная пустота, но что-то ты не счастлив. У тебя не просто нет сил уже что-то возводить. Не осталось материала, кирпичиков. Всё же мысли, это бурный поток. Можно изменить русло, можно устроить запруду, заставив русло выйти из берегов или ограничить русло узкими рамками, ускорив поток мысли, но нельзя осушать реку.
Эта комната сильно напоминает ему, что он стар, но непреодолимое желание снова укрыться здесь, манит его не смотря на то, что он мог бы найти покой и уют в любом месте дворца. Что-то блеснуло под шкафом. Он сполз с кресла и на карачках подполз к шкафу. Он протянул руку под шкаф и сгреб ладонью наружу. Острые уколы пронзил пальцы. Он извлек наружу осколки старого зеркала, с облупившейся фольгой позади стекла, обмотанные пылью и паутиной. Он разбил его тогда, когда впервые, несмотря на весь его макияж и безупречные костюмы, он увидел, что он просто старик. Он так возненавидел себя, что в сердцах разбил зеркало кулаком. Убрать осколки было некому и он смел их ногой под шкаф.