– Где остальные сбежавшие? – спросил мужчина без маски, с уродливым розовым шрамом через всю голову.
В ответ на это Андрес лишь хмыкнул. Не мог же этот военный, этот урод, этот «пёс» всерьёз думать, что он выдаст свою семью. Даже если бы Андрес точно знал, где его семья сейчас находится, то предпочёл бы ещё одно избиение дубинками.
– Где тот, кто застрелил предыдущего командира? – продолжил военный.
– Убежал по канализации, – ответил Хи. – Артур упал, и его телохранитель решил, что настало время спасаться самому.
– И правильно сделал, – ответил Андрес. – Он ещё успеет застрелить нескольких из вас.
– Ты слишком смелый для того, кто лежит связанным перед целым отрядом военных, – сказал мужчина и приказал другим посадить пленников в бронетранспортёр.
– Мне кажется, это вы слишком смелые. Вы хоть понимаете, к кому в дом вы пришли? Думаете, этой короткой победы достаточно? Прямо сейчас моя мама и сестра Лилия собирают союзников, уже через несколько дней все, кто участвовал в разбое, будут гнить за решёткой. Ты, твои солдаты и даже твои наниматели. А я буду попивать сок на Гавайях.
Из рации на груди военного доносился голос Чарльза Тауэра, без конца спрашивающий: «Вы их поймали?» Затем ждал немного и продолжал: «Если поймаете – сообщите». В голосе Тауэра слышалась боль, кажется, его неплохо задело пулей во время перестрелки. Командир даже не думал отвечать: ему надоело давать ежеминутные отчёты.
– Может быть, так и будет, – подтвердил он. – Но не сейчас.
После этого он щёлкнул пальцами, и несколько рук повели Адреса и Хи к бронетранспортёру. Колонна из восьми машин уже стояла, готовая к перевозке. Андреса и Хи посадили друг напротив друга в середине салона. По форме сиденья здесь напоминали детские, только большого размера. Их пристегнули ремнями безопасности, ещё шесть человек в форме сели рядом, машина тронулась.
Внутри было темно: лишь открытый люк на крыше освещал салон. Лица военных в чёрных масках казались безглазыми из-за падающих теней. Пахло потом и резиной. Настроение у Андреса опустилось до самого минимального уровня, его тошнило, укачивало, и ужасно болела голова. Он чувствовал на себе ответственность за братьев и сестёр. Именно он должен был поставить Тауэров на место, но попался самым первым. Ещё в канализации у него в голове крутились мысли о том, как вернуть дом, наказать всех, кто причастен к этим событиям, и не допустить такого в дальнейшем.
Выход был только один – нанять собственную армию, вдвое больше и втрое профессиональнее, тогда армия Чарльза разбежится. По-другому сделать не получится: полиция не расследует такие дела, это не их уровень. Даже на Международный суд и ООН можно не рассчитывать, их полномочия распространяются на слои общества от низов до президента. Они не помогут, потому что уровень тхари выше президентского.
У них своя собственная социальная страта, на которой нет никаких законов, лишь чистая анархия. Чарльз Тауэр это подтвердил, когда нанял армию и пришёл к ним в дом. Даже если весь мир будет знать, что совершил Тауэр, ему ничего не сделают. Ни один президент, король или канцлер не отдаст приказ заморозить его счета, потому что в этот момент потеряет поддержку других тхари, а следом и власть.
Чарльзу Тауэру необходимо было заставить Келвинов подписать бумаги. Семью Келвин поддерживает огромное количество людей. Среди простого народа ходила поговорка «Эдди поможет», что являлось выводом из слогана «Транстека»: «Взаимопомощь, доверие, уверенность». Она появилась после создания Эдуардом программы помощи своим работникам. Однажды он услышал выступление маленького гаражного бэнда, состоящего из грузчиков его филиала в Бразилии. Ему так понравилась их музыка, что он организовал им широкую рекламу и мировое турне. Группа быстро стала популярной, и один из их хитов назывался «Эдди поможет!». Это была заразительная композиция, которая долго не могла выйти из головы. С тех пор тысячи работников, кому помогла программа Эдуарда, создавали посты в социальных сетях с этой поговоркой, и она плотно вошла в обиход. Её использовали даже те, кто не работал в «Транстеке». Когда возникала ситуация, которую невозможно было решить, часто говорили: «Эдди поможет».