Россиян волновала не только судьба сербов и Сербии. В каждой российской семье есть фронтовики, есть "дети войны", то есть дети, оставшиеся без отцов. Та война для нас очень близка, так уж мы воспитаны, что не воспринимаем ее далекой историей.
Поэтому любое обострение в Европе ощущаем как самый тревожный сигнал. Агрессия НАТО, какими бы благородными причинами она ни обосновывалась, для россиян психологически стала настоящим потрясением.
В Белграде выступали наши артисты, газеты и журналы были полны антиамериканских статей.
За несколько лет после 1991 года наше общество действительно стало другим. Новые отношения, новые ценности - демократические, порой наивно и безоглядно западнические - незаметно входили в быт и образ жизни каждого россиянина. Не все это приняли сразу, не все были довольны взаимопроникновением культур, идеологий, экономик, политических и духовных систем. Но постепенно ценой больших усилий наш народ начал понимать и принимать этот совершенно новый и непривычный для нас мир.
И вот из-за югославской войны в течение нескольких недель все это могло быть разрушено, окончательно и бесповоротно.
Примириться с этим я не мог.
Как я уже говорил, действовал по двум направлениям: давление на НАТО и давление на Милошевича. Нужно было остановить эту войну - во что бы то ни стало.
Между тем расчет натовских стратегов и политиков явно срывался. Югославский народ консолидировался перед лицом внешнего врага. Югославская армия, не имевшая прикрытия с воздуха, но вполне боеспособная на земле, готова была к вторжению сухопутных войск, могла упорно сражаться на своей территории.
Россия активно искала мирный выход из кризиса. 14 апреля своим представителем по урегулированию ситуации в Югославии я назначил Виктора Степановича Черномырдина. Он провел много десятков часов с Милошевичем наедине и вместе с финским президентом Мартти Ахтисаари.
Мой выбор Черномырдина был, естественно, не случаен. Было сильное давление со стороны профессионалов-мидовцев, которые считали, что для такого рода переговоров необходим дипломат со стажем, высокого ранга, может быть, замминистра иностранных дел. Другие, напротив, говорили, что в связи с обострением отношений с Западом возглавить российскую миссию должен известный политик, которого там уважают. Например, активно советовали назначить Гайдара, который долго жил в Югославии вместе с отцом, корреспондентом "Правды". После долгих размышлений я остановил свой выбор на Черномырдине.
Я доверил Виктору Степановичу очень трудную миссию. Пожалуй, никакому другому политику я бы в тот момент ее доверить не мог. У Черномырдина был огромный вес и авторитет как в Югославии, так и на Западе, в глазах американской политической элиты. Это уникальное сочетание давало ему возможность строить переговорную линию свободно, ориентируясь только на конечный результат: скорейшее прекращение военных действий.
Именно здесь Черномырдин проявил свои лучшие качества, качества старого политического бойца: выдержанность, гибкость, твердую волю к разумному компромиссу.
22 апреля мне позвонил Тони Блэр. Это был уже не первый наш разговор. Мы созванивались в третий или четвертый раз с начала кризиса. У нас состоялась беседа, которая тоже очень показательна для тех дней.
Вот выдержки из стенограммы моего разговора с Тони Блэром. Я говорил:
"Убежден, что НАТО делает большую ошибку, продолжая бомбить югославские территории. Последствия были неверно просчитаны. Вместо давления на Милошевича вы укрепили его позиции. Вместо решения гуманитарной проблемы сегодня мы имеем дело с подлинной гуманитарной катастрофой. Вместо переговорного процесса, для запуска которого Лондон сделал немало, мы имеем откат к военной конфронтации. Нас тревожат сообщения о планах проведения наземной операции альянса в Косово. Скажу прямо: это путь в пропасть.
...Тони, призываю тебя: найди силы остановить безумие. Это европейская, а может быть, и мировая война. Милошевич не капитулирует. Если будут прекращены бомбежки, откроется путь к восстановлению переговорного процесса между сербами и албанцами, Югославией и НАТО, включая США и Великобританию.
Опомнитесь сейчас, ибо завтра будет поздно. Отвечать за все, что может произойти, будет тот, кто без согласования с Советом Безопасности ООН развязал эту войну".
Специально привожу здесь эту длинную цитату целиком. За время, которое прошло после нашего разговора с Клинтоном, ситуация ушла далеко вперед. Стало ясно, что бомбежки ничего не дадут. Но позиция НАТО не претерпела никаких изменений. Блэр слово в слово повторял мне все то же самое, что и Клинтон месяц назад: мы прилагали максимальные усилия на переговорах в Рамбуйе, чтобы найти политическое, мирное решение этой проблемы. Но то, что Милошевич сделал с беженцами, действия с его ведома сербских военных и полиции мы не можем позволить с моральной точки зрения...
Я спросил: а бомбежка колонны беженцев, в которой находились и албанцы, и сербы, - что, тоже морально оправданна?
Блэр ушел от ответа. В конце разговора пожелал успеха переговорам Черномырдина с Милошевичем.
...Переговоры топтались на месте. Бомбардировки продолжались. Югославия постепенно превращалась в руины - в страну без электростанций, мостов, промышленности, без административных объектов, без дорог, без топлива и продуктов питания. Ежедневно пилоты НАТО делали до тысячи самолето-вылетов. Перед ними ставилась конкретная цель: разрушить экономику страны. Чужой страны.
13 мая ко мне в Москву со срочным визитом приехал президент Франции Жак Ширак.
"Вы продолжаете безжалостные бомбардировки Югославии, а России отводите роль натовского спецкурьера для навязывания ваших ультиматумов Белграду. Неужели не ясно, что вы бомбите не только Югославию? - спросил я его. - Хочу тебе сказать откровенно и по-дружески, - продолжал я, - в эти игры мы играть не можем и не будем. Мы требуем если не прекратить, то хотя бы приостановить бомбардировки".
Ширак сказал, что он приехал в Москву говорить не только о Косово. Он напомнил мне, что я двигаю Россию в будущее, возвращаю ее в сообщество наций, а вот Милошевич - это человек из прошлого, из плохого прошлого.
...Я внимательно слушал Жака.
Разговор неожиданно принял совсем другой оборот.
Ширак дал мне понять, что среди союзников по НАТО существует мировоззрение США и мировоззрение Франции. Видение США простое - мир под руководством США в плане политики. Но Франция с этим не согласна. Он сказал, что не хочет, чтобы побеждала эта плоская концепция однополярного мира. Но дело в том, что сегодня у американцев есть средства для ведения такой политики.
Жак в двух словах объяснил мне, как в последнее время, буквально в течение последнего года, изменилась обстановка в Европе из-за смены правительств. Все началось с Испании, потом появились Блэр, Шредер. Все они неожиданно поддержали жесткий американский курс - возможно, в связи с внутриполитической конъюнктурой. По крайней мере так я понял мысль Ширака.
Но, продолжал французский президент, Франция придерживается другой концепции, концепции многополярногомира. Даже наш батальон в Косово выполняет исключительно гуманитарную миссию, сказал он.
В конце разговора Жак неожиданно решительно заявил, что я должен наконец определиться: я за Милошевича или против. У России, говорил он, есть всего два пути: остаться в стороне и стать маргиналом или входить в современный мир под твоим руководством. Россия должна утверждать общечеловеческие, демократические принципы.
Все правильно, думал я. Только как мне утверждать эти демократические принципы под грохот косовских бомбежек?
Виктор Степанович пять раз встречался с Милошевичем. Четыре раза один на один. Порой переговоры велись по девять часов подряд, без перерыва. Черномырдин рассказывал мне, что в самые тупиковые моменты переговоров спрашивал Милошевича напрямую: неужели ты считаешь, что сможешь выиграть войну?
Милошевич отвечал: нет, но мы и не проиграем. Нас 400 лет не могли покорить. Пусть сейчас попробуют. Пусть только попробуют сунуться! Наземная операция обязательно провалится.