Особенное место занимали импровизированные творческие вечера, происходящие у нее дома. На них Прасковья Яковлевна рассказывала приглашенным о том, как пишется книга, как собирается материал, как вообще варится вся эта кухня, и они с интересом ее слушали.
— Мне полезно было бы это знать в пору, когда я работала в культмаге и общалась с детьми, — признавалась Прасковья Яковлевна. — Тогда бы я больше полезного сделала для тех из них, которые крутились возле книг. Был у меня в магазине такой неформальный кружок книголюбов.
На этих вечерах Любовь Борисовна показывала фильмы о Прасковье Яковлевне, о Борисе Павловиче, об Алексее Яковлевиче, которые она снимала как редактор ДТРК.
Иногда в ее доме собирались подруги Любови Борисовны. Разговоры велись все о том же — о книге, которая писалась, о судьбах ее героев, многие из которых тогда еще были живы, об истории Славгорода.
На написание книги ушло два года, и все это время Прасковья Яковлевна находилась среди людей, встречалась с ними, что-то уточняла, передавала героям книги корректурные оттиски на вычитку, собирала замечания, распространяла по сельским и районным библиотекам журнальные публикации книги под названием «Заручники долі». Попутно Любовь Борисовна организовала съемку документальных фильмов о Прасковье Яковлевне, об Алексее Яковлевиче и о Николае Николаевиче, к тому времени овдовевшем. Это была невероятно сложная в организационном плане работа! Но интересная. Прасковья Яковлевна вблизи увидела людей, которые пишут книги, снимают телевизионные передачи, увидела журналистов — вообще создателей региональной культуры, о чем она раньше не задумывалась.
— Мы не гении, Прасковья Яковлевна, — присев рядом, доверительно признавался Сиренко Владимир Иванович, писатель и телевизионный редактор. — Мы обычные служители слова, пахари на ниве писательства. Наша задача — поддерживать художественную среду, в которой зарождаются и вызревают настоящие таланты. Без таких пахарей, как мы, они не возникнут, вот в чем дело.
— Это как в школе без троечников нет отличников? — уточняла Прасковья Яковлевна.
— Вот именно! — радовался Владимир Иванович. — Все относительно. И мы должны создавать условия для этой относительности, поддерживать объективные процессы.
— А я думала, как писатель — так уже и большой талант.
— Для появления большого таланта мы все должны много потрудиться.
Это было лучшее время в жизни Прасковьи Яковлевны — она уже продала коровку, отдохнула от тяжелых ведер и от работы без присяду, смирилась с одиночеством и перестала оплакивать мужа. Она опять окунулась в атмосферу своего девичества, книг, умных рассуждений и высших сфер. После юности такое время у нее было только в Ленинграде, среди спектаклей, картин и прекрасных видов этого города. Новые заботы, которыми ее окружила Любовь Борисовна, ей нравились, ибо ни о чем материальном печься не заставляли, и можно было заниматься только собой, своей душой.
Она много читала — Любовь Борисовна привезла ей целый ящик книг, — а по вечерам пересказывала прочитанное своим собеседницам. Конечно, возраст давал о себе знать. У нее начали появляться бессонницы. Но ей они даже нравились, ведь, когда сон убегал прочь, она могла сесть в зале перед телевизором и смотреть его, щелкая пультом и включая громкость хоть на всю катушку. Наслаждение свободой и беззаботностью — вот чем были наполнены эти годы для Прасковьи Яковлевны. И она не думала, что кто-то помешает ее блаженству.
Но случилось неожиданное... что до основания разгромило ее мир — она дала кров старшей дочери.
Многое Прасковье Яковлевне не нравилось в ней. Всякие высоковольтные отношения и многоэтажные коллизии, которые приходилось наблюдать в дочке, были ей не по сердцу и уже не по здоровью. Привыкшая в некоторых ситуациях поправлять мужа, за что по большому счету тот бывал только благодарен, Прасковья Яковлевна попыталась и тут сказать свое слово. Но дочь слишком резко дала понять, что ничьих советов слушать не хочет. В итоге между Прасковьей Яковлевной и старшей дочерью возникла напряженность, даже отчужденность. Внешне они старались ее не выявлять, но Прасковье Яковлевне, не имеющей другого круга общения, эта ситуация отравляла жизнь.