Пресечь посягательства
Поздней осенью 1944 года тихо отошла в вечность Ефросинья Алексеевна.
К тяжелой болезни, позволявшей тем не менее больной находиться на ногах, и к ее странностям, сопряженным с неожиданными поступками, порой неприятными, Прасковья Яковлевна за последние годы привыкла. Это не казалось ей поводом для смерти. И когда под вечер одного из дней смерть все-таки случилась, молодая женщина растерялась. Как организовать похороны, за счет чего, с кем и с чего начинать? Она не нашла ничего лучшего, как оставить почившую бабушку на попечение Натальи Пантелеевны и Ольги Пантелеевны, ее дочерей, а самой в тот же вечер сесть на скорый поезд до Симферополя и на следующее утро прибыть к мужу с просьбой о помощи.
В связи с похоронами бабушки Борису Павловичу в училище дали отпуск. Все тем же скорым поездом Симферополь-Москва, который, проходя через Славгород, делал тут остановку, они в кратчайший срок добрались домой. Не прошло и пары суток с момента упокоения Ефросиньи Алексеевны, как вокруг нее собралась семья, с которой она доживала последние дни. На третьи сутки усопшую предали земле, наскоро помянули и под вечер Борис Павлович отбыл на службу.
Все прошло хорошо, не хуже, чем у людей, — подводила итог Прасковья Яковлевна, оглядываясь назад, — вот, и муж неожиданно побывал дома, а то совсем отбился … Без бабушки придется ей одиноко, и дом, который никогда не пустовал, теперь по полдня будет стоять под замком, в такой тишине, для которой и создан не был.
Всех, всех родных, кого с детства она считала неотъемлемой частью этих мест и событий, ветры времени отнесли в недосягаемые пределы, там определив им дела и обязанности. К этим странностям и непонятностям, изменившим масштаб восприятий, за которым стояли не отдельные человеческие интересы, а судьбина великой Родины, мощное продвижение народа в галактическую историю, нельзя было привыкнуть… Многие люди трагически оказались в небытие… — зачем так надо было, кому, если без них мир осиротел? А других разметало в разные стороны, завеяло далеко от Славгорода и от нее, такой еще беспомощной и молодой, неокрепшей своей волей и устойчивостью. Она представлялась себе маленькой, затерянной в огромном бушующем мире, и, наверное, это не было большим преувеличением — силы, обнаруживающиеся в ней прежде, были не ее собственными, а шли к ней от родителей. Но слишком рано, а главное, неожиданно она оказалась без них.
И вот не стало бабушки, последней нити, соединяющей ее с прошлым, последней тени тех счастливых лет. Долгие-долгие годы бабушка была добытчицей в семье, обеспечивала семье известность в округе и уважение людей. Это тоже немалое сокровище! И все же по ней не надо горевать чрезмерно, дабы не гневить Бога — старушка пожила долгонько, и давно готовилась к уходу.
Нет, не по ушедшим сейчас печалилась Прасковья Яковлевна, они уже определились с вечной жизнью, а по себе, еще шагающей по земле — вместо их всех. Но как она одна может стать им заменой? Сможет ли нести ту ношу, которую несли они?
Раньше она думала, что жить — значит радоваться, а теперь поняла, что нет, жизнь состоит из преодоления мук и пыток. Но ведь ей уже достаточно их выпало! Чего еще она не пережила, какого еще ужаса не узнала, что еще не насылалось на нее свыше, какие терзания не ранили ее душу? — Прасковья Яковлевна находила, что она наперед, на все отпущенные ей годы отстрадала, наплакалась, отмаялась душой. Как хотелось ей надеяться только на счастье!
Молодая женщина размышляла — без кощунства и гордыни, лишь с укоризной к фортуне, — а слезы сами катились по щекам. Ничто не нарушало ее покоя, не мешало предаваться прошлому, не будило залегшую в доме тишину. Ее размышления были почти элегичными, необходимыми ей, ибо подводили черту под прежней жизнью, жизнью под сенью старших, защищенной их участием или живым присутствием. Теперь их с нею нет — никого. Их не увидеть, не найти и к ним не докричаться… Она осталась одна в этой пустыне чужих людей. И как жить, для кого и зачем — она не понимала. Лишь знала, что надо. Ведь того хотели ее дорогие родители!
Это «надо» отныне станет основным стержнем, удерживающим ее на ногах, дающим силы, питающим ее волю. Оно стало основным наказом от родителей, невысказанным вовремя по причине их молодости и того, что они не собирались так рано умирать. Но теперь Прасковья Яковлевна сердцем поняла тот наказ, возможно фибрами естества учуяла его, несущегося из недосягаемой вечности, куда ушли Яков Алексеевич и Липа Пантелеевна.