— Мы от своих родителей ничего не получили. Разве это правильно? Такого ни у кого не было, — поддержала сестру Наталья Пантелеевна.
Сестры еще долго говорили о том, что они обе пострадали из-за войны и о них позаботиться некому, что их дети тоже воюют на фронте, а они уже старые и от государства никакой помощи не имеют. Им отвечала то Прасковья Яковлевна, то ее тетка. Совместно они посчитали, сколько денег принесла Ефросиния Алексеевна в семью младшей дочери, и сколько потратила на себя за годы их совместной жизни. Получалось, что потратила намного больше. Спор, однако, не утихал, казалось, спорщики готовы были сидеть до утра.
Но вот заговорила все время молчавшая Ирина Семеновна:
— Враг, мучивший нас, еще не сломлен. Где-то продолжается война, погибают солдаты. А мы, жены и матери этих солдат, ругаемся между собой. Что вы делите? Кто вас надоумил, Наташа и Оля, вспомнить о наследстве? Вы дожили без него до седин и не пропали. И наверное, не рассчитывали на него. Кто вас толкнул на скандал? И почему вы решили, что именно Паша, сама так много потерявшая, должна возместить вам то, что забрала неласковая доля? Ваша племянница — не волшебница.
В полной тишине она передохнула и мягко продолжила:
— Неправда, что вам родители ничего не дали. Вы просто забыли об этом. А я помню твою юность, Наташа, и какое приданое ты получила, выходя первый раз замуж. Забыла? А ну вспомни.
— Помню я, — буркнула Наталья Пантелеевна. — Но то же приданое.
Не обратив внимания на ее слова, Ирина Семеновна продолжила:
— А тебе, Оля, какую свадьбу сыграли родители? Полсела на ней гуляло! Наверное, приданое тоже было богатым.
— Не жалуюсь…
Ирина Семеновна улыбнулась:
— Да и надарили вам с мужем добра много — из-за хорошего имени твоей матери, которая и гостей и их детей своими руками на свет принимала. Ты зря думаешь, что это не считается. А Липе они уже ничего дать не смогли — выдохлись. Ни свадьбы ей не играли, ни приданого не давали, ни подарков от родни для нее не собирали. Вы об этом думали?
Но это не главное. Главное, что у Паши, вашей племянницы, нет родителей. Вы тут говорили о своих горестях, что несчастные вы… А как назвать ее после потери отца и матери? Как назвать ее братьев, которых она сама, такая молодая, поставила на ноги? Они стали сиротами. И вы хотите у них отнять родительское добро? Когда это в нашем народе обирали сирот?
Вы что задумали, девчата? Да вас люди заплюют! Вот вернутся с фронта ваши сыновья, начнут жить по-новому, обновлять порушенное, и мы им поможем в этом. Сообща вам жилища поставим.
Мое слово такое: Паша остается жить в этом доме. Он по праву и по совести принадлежит ей. А теперь идите по домам и больше об этом не заикайтесь.
Ирина Семеновна ничуть не фантазировала, она говорила то, что предчувствовала или предугадывала. После войны все по ее слову и произошло.
Вернулся домой Иван Тимофеевич Ермак, старший сын Натальи Пантелеевны (рождением которого она неправедно рассталась с юностью) и затеял возведение новой хаты. До этого его семья жила где-то на Рожновой или еще дальше — на Аграфеновке. Какими ветрами его туда занесло, теперь мы не знаем, потому что родители жены Галины Игнатьевны, старики Вовки, тоже были исконными славгородцами. При этом Иван Тимофеевич работал кузнецом на Славгородском заводе «Прогресс», позже — Славгородский арматурный завод, где почти все село работало. Конечно, ходить ему туда-сюда было далеко, километра три в один конец.
Между тем его мать, Наталья Пантелеевна, овдовев окончательно, ушла от родственников мужа и с младшей дочкой Зинаидой Тимофеевной поселялась на съемных квартирах в Славгороде.
Понятное дело, что Иван Тимофеевич решил строить свое жилье возле матери, в селе, где и сам жил в детстве-юности. Дали ему участок на западном склоне Дроновой балки, в самом ее начале. Сначала поставил он для семьи времянку и переселился в нее. Расчет был на то, что станет она при новой хате сараем и летней кухней. В той времянке они как раз перебивались, когда застала их страшная беда — от скоротечной чахотки умер старший сын Николай{3}.
Затем забили фундамент хаты на два входа — для себя и для матери с дочкой. Два года Прасковья Яковлевна и Борис Павлович работали на том строительстве первыми помощниками. Так что преклонные годы Наталья Пантелеевна прожила в своем углу.
Да и не только это — никогда Прасковья Яковлевна и Борис Павлович не обходили ее своим попечением, если требовалось что-то привезти в дом или куда-то ее свозить.
А Ольге Пантелеевне дом и не требовался, у нее от мужа осталось хорошее жилье. Из сыновей на фронте никто не полег, все вернулись домой, зажили хорошо. Грех было жаловаться.