Назойливый звук мотора отвлек ее от сладких грез, да и от дремоты избавил. Синяя иномарка стремительно догоняла «Волгу». Конечно, может быть, бизнесмен стремился поскорее добраться в Москву, но впереди было немало других иномарок, и все они ехали со скоростью примерно сто километров в час, не приближаясь к передним и не удаляясь от задних машин. А эта решила во что бы то ни стало догнать их… Зачем?
— Гена, прибавь скорость! — приказала она водителю.
Тот выполнил просьбу, иномарка тоже увеличила скорость.
— Что случилось Лю… Любовь Георгиевна? — спросил Малышев. — Какие-то проблемы?
— Возможно. Володя, ляг на сиденье, приоткрой правую дверцу. Быстро, быстро, я сказала!
— Хорошо… — озадаченно пробормотал Малышев. — Но я на такой скорости не могу прыгать из машины.
— Гена, когда догонят, резко тормози носом к кювету и выпрыгивай из машины следом за мной. Понял?
— Вы думаете, Любовь Георгиевна…
— Я чувствую, Гена!
Синяя иномарка поравнялась с ними, из открытого окна машины высунулся ствол автомата. Гена резко затормозил, прижимая «Волгу» к кювету. Автоматная очередь прозвучала очень резко, будто стреляли над ухом, но все пули ушли перед «Волгой».
— Володя, Гена, прыгайте в кювет и затаитесь! — крикнула Воронина и сама выпрыгнула из машины.
Иномарка догнала впереди идущую машину и резко развернулась, свернув к центру шоссе. Длинная автоматная очередь прошила салон «Волги», а потом последовал выстрел из гранатомета. «Волга» подпрыгнула на месте, оранжевое пламя заплясало в салоне машины.
Другие автомобили, мчавшиеся следом за «Волгой», испуганно тормозили, а синяя иномарка, махнув на полосу встречного движения, помчалась обратно к Владимиру, а мгновением позже свернула на проселочную трассу и исчезла из виду.
Ильяс вышел из палаты в сопровождении надзирателя, не сомневаясь, что его отправят в СИЗО, а оттуда в другую колонию. Но в коридоре его ждал сам начальник Осинин.
— Что, падла, думаешь легко отделаться за свой базар?! — крикнул он.
— Гражданин начальник, я только сказал правду.
— А кто тебя просил говорить ее? Я же предупредил — молчи, и все будет в норме! Я предупредил тебя?!
— Но прокурор хотела знать правду, я не мог…
— Теперь сможешь!
Резкий удар в лицо свалил Ильяса на пол. Осинин с остервенением принялся пинать ногами поверженного.
— Тварь! Думал, эта сучка поможет тебе? Она уже никому не поможет, понял? Встать!
Ильяс с трудом поднялся на ноги.
— Я не понимаю, гражданин начальник…
— Поймешь, тварь ничтожная, скоро все поймешь! Я тебе устрою веселую жизнь, и твоему корешу тоже. В карцер его! К Малышеву, пусть спят вдвоем на одних нарах, как гомики!
В коридоре появились два конвоира с автоматами. Ильяс заложил руки за спину и, с трудом передвигая ногами, пошел вперед. Он ничего не понимал.
Тесная бетонная клетка была никак не предназначена для двоих. Откидные нары еще не выскочили из стены, Ильяс просто сел у двери, дрожа от холода.
— Тебя-то за что? — спросил Малышев.
— А тебя почему не отправили в Москву? Я сам слышал, прокурорша приказала — немедленно.
— Чушь все это, Ильяс.
— Нет, не чушь, Малыш! Я рассказал ей все, как было. Ты бы видел начальника — прямо весь затрясся от страха, стал умолять: мол, ничего не знал, все исправит… А она приказала — меня в СИЗО, потом в другую колонию, чтоб он не доставал, а тебя — в Москву. Она мне обещала досрочку.
— И ты поверил? — усмехнулся Малышев.
— Поверил. Она с ним знаешь как говорила? Как надо, понял? Он готов был на колени перед ней встать, этот собака Осинин. А теперь меня сам ударил и сказал — эта сучка никому уже не поможет.
— Так прямо и сказал про Воронину?
— Так и сказал и ударил. У меня и так голова болит, а он — в карцер. Потому что правду ей сказал. Холодно тут…
Малышев шагнул вперед, назад, нервно сжал кулаки.