— И вас это не насторожило?
— Конечно, насторожило. Думаю, что ключ к установлению причин самоубийства майора Благовещенского — в этом деле: не случайно же покойный так упорно и настойчиво оспаривал виновность Ивановского! Дело прочитал внимательно. Оно в одном томе. Есть там любопытные детали: на девяти допросах Ивановский категорически отрицал свою вину, потом вдруг собственноручно написал явку с повинной — убийство он якобы совершил с целью ограбления. На суде тоже дал такие показания. Чувствуется явная натяжка, только вот этого почему-то не заметил народный суд. Опять пресловутая «царица доказательств»? Никак не можем мы от нее уйти! Почему-то все время уповаем на признание подозреваемого. Дескать, признался — и преступление, считай, раскрыто. Чепуха это! В первую очередь нужны доказательства. Еще Пушкин возмущался такой постановкой вопроса. Он считал необоснованной и даже совершенно противной здравому юридическому смыслу мысль о необходимости признания преступника для его полного обличения. Александр Сергеевич подчеркивал, что «если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство, то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности». Глубокая мысль! А ведь, как известно, великий поэт не был юристом!
Я с интересом посмотрел на Борина. Его высокий, с залысинами лоб покрылся мелкими капельками пота, сквозь темный загар обветренных щек тусклыми, словно размытыми пятнами пробивался румянец, глаза за роговыми стеклами очков задумчиво смотрели мимо меня в окно.
Борин промокнул аккуратно сложенным платком лоб, продолжал:
— Второе, находящееся в производстве прокурора, уголовное дело по обвинению во взятке майора Благовещенского читал вчера. Тоже со скрипом дал мне его прокурор. Что я вам скажу, товарищ полковник? Основанием для возбуждения дела послужило заявление Кривошеевой Галины Антоновны, сестры Сергея Ивановского, о том, что она дала две тысячи рублей Валентину Семеновичу с тем, чтобы он освободил от уголовной ответственности брата. Других доказательств вины Благовещенского в деле нет, хотя прокурор уже и заготовил постановление на арест Валентина Семеновича. Но не успел осуществить свой замысел... Это дело — самая настоящая туфта! Бред сивой кобылы! Дело мы через областную прокуратуру затребуем к себе, пусть его тщательно изучат специалисты. Прекратят, конечно, по реабилитирующим основаниям. Но Валентина Семеновича уже не вернешь... А работы тут мне непочатый край. Хочу во всем детально и тщательно разобраться. Хорошо, что вы приехали.
— В меру сил и возможностей помогу, Сергей Иванович, — заверил я Борина. — Сам заинтересован докопаться до истины. Валентин был моим лучшим другом...
— Заранее спасибо за помощь, Игорь Иванович. Но сами понимаете: если уж мне, официальному лицу, ставят такие препоны, то вам вообще никуда шагнуть не дадут. Поэтому давайте условимся вот о чем. Так называемую официальную часть я беру на себя, а вы с людьми поработайте. Поговорите с той же Кривошеевой. Думаю, не лишне вам будет встретиться и с Мариной Михайловной Кулагиной.
— Кто такая?
— Близкая подруга Валентина Сергеевича, работает секретарем райисполкома. Вот ее адрес. Сейчас она на больничном, находится дома.
— Сделаю сегодня же, Сергей Иванович, — пообещал я. — Только на полчаса зайду к начальнику отдела.
Уже у двери я задержался, спросил:
— Да, Сергей Иванович, чуть не забыл. Вы материал по факту самоубийства видели?
— Читал в прокуратуре. Уже вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
— Оперативно сработали! А в протоколе осмотра места происшествия нет сведений об изъятии каких-либо документов из кабинета Благовещенского?
Борин сдернул с переносицы очки, протер платком их стекла, ответил:
— Нет, вроде ничего не изымалось. Сам искал такие сведения — у меня из головы не выходит вопрос: где же материалы о невиновности Ивановского, о которых настойчиво писал в своих жалобах майор Благовещенский?
— Дорого и я заплатил бы за такие сведения! Будем искать эти материалы, Сергей Иванович. Не могли же они исчезнуть бесследно! В том, что ими располагал Валька, нисколько не сомневаюсь.
— Я тоже, Игорь Иванович, не сомневаюсь в этом.
Начальник отдела оказался молодым, лет тридцати пяти, щеголеватым майором. Тщательно выутюженный форменный костюм как влитой сидел на его по-спортивному стройной, поджарой фигуре.